Первый суд против полицейских-садистов в Ингушетии: затянувшийся фарс или драма подлинного правосудия?

В России наконец громко заговорили о пытках в правоохранительной системе. Но процессов против садистов в погонах пока крайне мало. На Северном Кавказе, где пытают больше всего, их вообще нет. В Ингушетии сейчас идет первый такой процесс: на скамье подсудимых в Карабулакском городском суде — начальник местного отделения полиции Назир Гулиев и его заместитель Илез Нальгиев. Эти люди хорошо известны в республике: рассказами об их художествах переполнен местный интернет. Уверенность в своей безнаказанности им внушала близость Н. Гулиева к семье главы Ингушетии Юнус-Бека Евкурова. В конце концов против них взбунтовались даже их подчиненные. И вот теперь им предъявлены обвинения в серьезных должностных преступлениях, а Нальгиеву — в применении пыток по отношению к молодому чеченцу Зелимхану Читигову (о том, как это было, Зелимхан рассказал в потрясающем интервью, опубликованном журналом «Русский Репортер», 2011, № 37, http://rusrep.ru/article/2011/09/16/zelim/).

Мы, Комитет «Гражданское содействие» и Правозащитный центр «Мемориал», следим за ходом этого важного процесса и делимся с публикой своими наблюдениями (см.: http://www.memo.ru/d/3296.html, http://www.memo.ru/d/3216.html, http://www.memo.ru/d/3208.html, http://www.memo.ru/d/3041.html).

Суд больше стоит, чем идет

Несмотря на одиозность обвиняемых, процесс идет чрезвычайно трудно. Сначала адвокатам подсудимых удавалось целый месяц срывать открытие процесса. Всю осень и начало зимы 2011 года он шел довольно интенсивно, так что судья Ф. Аушева высказала предположение, что сможет выйти на приговор до или сразу после Нового года. Однако процесс не завершен до сих пор, и сейчас вряд ли кто-то решится назвать даже примерную дату его окончания. В январе - мае 2012 года было проведено лишь пять заседаний, которые продолжались более 15 минут. Хроника событий на процессе в этом году была такова.

На первом заседании после окончания новогодних каникул должен был рассматриваться вопрос об изменении меры пресечения Гулиеву и Нальгиеву. Накануне этого заседания 11 января родственники Нальгиева вместе с местным оппозиционером Хазбиевым приходят к дяде Зелимхана Читигова по матери и уговаривают его убедить Читиговых отказаться от обвинений в адрес Нальгиева, а потерпев неудачу, угрожают, что разберутся с ним по-вайнахски.

12 января Гулиев и Нальгиев при поддержке Хазбиева выступают на телеканале ПИК с абсурдными заявлениями о том, что дело против них политически мотивировано и представляет собой месть за то, что они противодействовали расхищению нефти братом Ю-Б. Евкурова (см.:http://pik.tv/ru/news/story/27937-borba-za-ingushskuiu-neft-i-delo-chitigova; С. Ганнушкина. Обвиняемые Гулиев и Нальгиев пытаются придать своему делу политическое звучание: http://www.memo.ru/d/3303.html).

В ночь с 12 на 13 января во дворе дома Нальгиева раздается взрыв, он попадает в больницу – и заседание, которого подсудимым так хотелось избежать, откладывается. Первые сообщения о тяжелом состоянии Нальгиева не подтверждаются, его вскоре выписывают из больницы, но возобновить процесс опять не удается — на сей раз по вине адвоката Гулиева. Суд дает ему время обеспечить участие адвоката, но Гулиев игнорирует это требование, тогда ему назначают государственного адвоката. Но новому адвокату нужно время для ознакомления с делом — и процесс опять откладывается.

1 марта процесс наконец возобновился, за две недели состоялось четыре содержательных заседания, но в середине месяца процесс опять встал: суд ожидает результатов экспертизы почерков трех свидетелей, отказавшихся от своих подписей под показаниями, данными на следствии. И вот уже два с половиной месяца никаких событий на процессе не происходит. Словом, этот процесс больше стоит, чем идет.

Чем это объяснить?

Во-первых, безусловно, имеет место сознательное затягивание процесса стороной подсудимых. Заседания многократно откладывались по вине адвокатов подсудимых и ни разу — по вине адвокатов потерпевших. Смысл затягивания понятен: резко противопоставив себя по недомыслию местным властям, Гулиев с Нальгиевым связывают свои надежды на благоприятное для них изменение политической ситуации в республике.

Вот характерный эпизод, обнаруживающий политические симпатии и чаяния подсудимых. После заседания Гулиев в зале суда звонит какому-то высокопоставленному лицу и громко, явно на публику говорит: «Раз этот Читигов - житель Чечни, то передайте это дело в Чечню, я уверен, там это дело будет рассмотрено без предвзятости, справедливо, и, как полагается, мы будем оправданы».

Во-вторых, подсудимые находятся в неустанном судорожном поиске способов избежать наказания, и эти поиски также работают на затягивание процесса. О том, в каком они отчаянии и как далеко они готовы зайти, свидетельствует нелепая попытка представить свое уголовное дело как политическое преследование и подтвердить эту версию небольшим спектаклем с использованием пиротехники.

В-третьих, не только подсудимые, но, возможно, и другие участники процесса, включая судью и прокурора, с тревогой ждут его завершения и не склонны торопить события.

Мера непресечения

Как мы рассказывали в предыдущем отчете (http://www.memo.ru/d/3296.html), 22 ноября 2011 года коллегия Верховного суда Ингушетии по жалобе адвокатов семьи Читиговых Т. Цечоевой и Н. Хасановой отменила постановление Карабулакского районного суда об отказе в изменении меры пресечения Нальгиеву и Гулиеву с подписки о невыезде на заключение под стражу и направила в Карабулакский суд на новое рассмотрение. Однако судья Ф. Аушева отложила это рассмотрение и явно не была настроена на принятие положительного решения по этому вопросу. Прокуратура также не обнаруживала стремления посадить Гулиева и Нальгиева под арест.

Однако после выступления карабулакского тандема на телеканале ПИК с грубыми обвинениями в адрес главы республики Ю-Б.Евкурова ситуация изменилась. Прокуратура заявила ходатайство об изменении меры пресечения Нальгиеву и Гулиеву. Более того, на фоне слухов о намерении родственников Нальгиева вывезти его из республики якобы для получения более квалифицированной медицинской помощи, ингушские силовики, не ожидая решения об изменении ему меры пресечения, попытались перевести Нальгиева из обычной больничной палаты в охраняемую. Эта незаконная попытка провалилась, но в ходе потасовки пострадал сосед Нальгиева по палате, которому вновь сломали только что залеченный перелом (http://www.kavkaz-uzel.ru/articles/199492/).

20 января состоялось первое судебное заседание по делу Гулиева и Нальгиева в новом году. Вот как описывает свои впечатления один из наблюдателей:

«Все как обычно, только атмосфера суда сегодня была другой. Все были немногословны, задумчивы, особенно сторона обвиняемых. Невооруженным взглядом было видно: что-то изменилось. На прилегающих к зданию суда улицах - скопление машин правоохранительных органов. На территории суда - множество вооруженных людей в масках. Это сотрудники ОМОН. В самом здании много спецназовцев.

В какой-то момент сотрудники спецназа и судебные приставы зашевелились, и один из них стал раздавать команды, кто, где должен стоять и как себя вести. Это было очень странно — раньше они так не делали.

В зале появился адвокат Гулиева Магомадов, который не мог скрыть свою растерянность. Следом неуверенным шагом вошла мать Нальгиева. Затем появился Гулиев, в большой норковой шапке, которую так и не стал снимать. Он был бледный и нервный. Невозможно описать ярость, которая была написана на его лице. Казалось, он понимал, что они с Нальгиевым сами загнали себя в тупик. Теперь в республике к делу против них повышенный интерес со стороны всех ветвей власти и правоохранительных органов.

Прокурор Ахильгов обратился к матери Нальгиева: «Насколько я понимаю, Ваш сын в больнице? Мать Нальгиева утвердительно кивнула и расплакалась, не пытаясь скрыть слезы. Напротив - всем своим видом хотела показать себя как несчастную мать, которую доводят до слез злые люди».

Эта картина резко отличается от той, которую можно было наблюдать до сих пор. Подсудимые чувствовали себя хозяевами на процессе: прерывали выступающих, открыто угрожали пострадавшим, их адвокатам, неудобным свидетелям, с лица Нальгиева не сходила наглая улыбка.

Из-за отсутствия Нальгиева рассмотрение ходатайств об изменении подсудимым меры пресечения было отложено. Но вся обстановка на суде говорила о том, что на этот раз решение будет положительным.

Однако уже на следующем заседании, 7 февраля, когда суд наконец приступил к рассмотрению ходатайства прокуратуры, обстановка вновь изменилась. Прокурор Мурзабеков зачитал ходатайство, но явно не имел желания его аргументировать. Было видно, что он формально исполняет поручение начальства. Поддерживая ходатайство прокуратуры, Мурзабеков сослался на ориентировку МВД Ингушетии о том, что Нальгиев и Гулиев планируют покинуть республику для выезда за пределы России. Судья попросила его сообщить, на чем основаны эти подозрения. Мурзабеков ответил, что это - секретная информация, которую нельзя разглашать. Судья резонно заметила, что информация должна быть рассекречена, в противном случае она ничего не стоит. И в удовлетворении ходатайства отказала.

Почему прокуратура выступила так слабо - остается только гадать. Очевидно лишь, что позиция Карабулакского суда и прокуратуры по мере пресечения Нальгиеву и Гулиеву разительно отличается от позиции в отношении Зелимхана Читигова: его, обвинявшегося по более легкой статье, неспособного после пыток ни сидеть, ни стоять, они без колебаний отправили под арест.

Однако суду предстояло рассмотреть еще аналогичное ходатайство Зухры Читиговой, матери Зелимхана, которой Нальгиевы многократно угрожали. Поскольку вопросы об изменении меры пресечения И. Нальгиеву и предоставлении госзащиты семье Читиговых оставались нерешенными, Зухра с детьми в начале 2012 года в целях безопасности выехала за пределы Ингушетии. Результат рассмотрения ходатайства прокуратуры показал, что рассчитывать на удовлетворение ее заявления об изменении меры пресечения Нальгиеву также не приходится. Поэтому Зухра решила отозвать свое заявление.

Родственное «алиби»

Напомним, что наиболее серьезное наказание - за применении пыток — грозит Нальгиеву. Защита пытается опровергнуть это обвинение с помощью алиби. 1 ноября 2011 года адвокат Нальгиева Аза Яндиева выступила с заявлением, что с 16 апреля по 8 мая 2010 года Нальгиев находился на лечении в ЛОР-отделении Ингушской республиканской больницы и, следовательно, принимать участие в истязаниях Зелимхана Читигова 27-30 апреля 2010 года не мог. До этого — ни на следствии, ни на суде — Нальгиев и его адвокат об этом не упоминали. В подтверждение своего заявления Яндиева представила справку из больницы.

Чтобы подтвердить алиби Нальгиева, в суд, по просьбе защиты, были вызваны свидетели — сотрудники ЛОР-отделения республиканской больницы и больные, находившиеся на лечении одновременно с Нальгиевым. Однако эти свидетели явно пытались уклониться от участия в процессе. На заседании 19 декабря судья, отметив, что врачи, выписавшие больничный лист обвиняемому Нальгиеву, в очередной раз не явились для дачи свидетельских показаний, приняла решение осуществить их принудительный привод.

Только 7 февраля 2012 года суду удалось допросить доктора Хадишат Кодзоеву, которая, по версии защиты, была лечащим врачом Нальгиева во время его пребывания в ЛОР-отделении республиканской больницы в апреле-мае 2010 года. Поначалу свидетельница отвечала на вопросы адвокатов потерпевшего Читигова очень бойко, было видно, что она подготовилась. Однако в какой-то момент она растерялась и не знала, что отвечать. Она не смогла объяснить, почему подписанная ею выписка из истории болезни Нальгиева датирована 2009 годом. В конце концов, она сказала, что эта выписка написана и подписана не ее рукой.

1 марта 2012 года показания давала медсестра ЛОР-отделения Амина Газдиева. Несмотря на то, что она — свидетель защиты, ее явку в суд обеспечили адвокаты Читиговых. Газдиева подтвердила, что Нальгиев лежал в ЛОР-отделении республиканской больницы в период с 16 апреля по 8 мая. Она очень хорошо его запомнила, правда, не смогла объяснить почему. Отвечая на вопросы адвокатов потерпевшей стороны, Газдиева стала терять уверенность. В итоге оказалось, что она может ручаться только за те дни, когда она водила Нальгиева на консультации к специалистам других отделений больницы. Таких визитов Газдиева вспомнила три-четыре. У адвокатов потерпевшей стороны возник резонный вопрос: почему в истории болезни Нальгиева нет никаких записей о его осмотрах специалистами других отделений? Газдиева растерялась и ответила, что не понимает, как это могло получиться.

Все остальные свидетели, которые должны были подтвердить алиби Нальгиева, оказались… Нальгиевыми. В допросе родных братьев Нальгиева — Адама и Акромана – судья отказала в связи с тем, что ранее они присутствовали в зале суда во время заседаний. Допрос Джабраила Нальгиева был прекращен по вине адвоката Нальгиева Яндиевой: ее вопросы свидетелю слишком смахивали на подсказки.

12 марта были допрошены Эсет Нальгиева, приходящаяся подсудимому троюродной сестрой, и его тетя Зина Цечоева. Обе заявили, что навещали Нальгиева в период с 16 апреля по 8 мая 2010 года в больнице. Это было не более трех-четырех раз, так что подтвердить его постоянное пребывание в больнице их показания, даже если они правдивы, не могут. На вопрос адвоката Т. Цечоевой, на каком этаже находится палата, в которой лежал Нальгиев, его тетя ответила, что на третьем этаже, но вот беда: в корпусе, где находится ЛОР-отделение, вообще нет третьего этажа.

Свидетель Магомед Нальгиев находился в ЛОР-отделении всего одни сутки — 24 числа, ни месяц, ни какие-либо другие детали он вспомнить не смог, сослался на то, что тогда у него была высокая температура. Но то, что его соседом по палате был Илез Нальгиев, он запомнил хорошо. Однако как выяснила адвокат З. Читигова Тома Цечоева, в списке больных, проходивших лечение в ЛОР-отделении в апреле-мае 2010 года, Магомед Нальгиев не значится.

Вот и все алиби.

Гласность раздражает

В начале марта на процессе неожиданно остро встал вопрос об освещении процесса в интернете. Поводом для этого послужило обращение в различные инстанции некоего Заура Султыгова (лицо, нам не известное), в котором говорилось, что «Мемориал» незаконно распространяет в интернете протоколы заседаний этого процесса. Очевидно, имелись в виду исходящие от Комитета «Гражданское содействие» и ПЦ «Мемориал» и размещаемые в СМИ статьи Светланы Ганнушкиной и мои. В этих статьях, основанных частью на личных впечатлениях, частью на отчетах коллег, некоторые эпизоды процесса изложены достаточно подробно, что, видимо, и вызвало впечатление, что цитируются протоколы судебных заседаний.

5 марта судья Ф. Аушева попыталась запретить адвокату Т. Цечоевой вести аудиозапись процесса. Однако адвокат убедила судью, что для такого запрета нет законных оснований. В ходе дискуссии по этому вопросу судья заметила: «Я понимаю, что-то с процесса может быть интересно читателю, но зачем писать в интернете, кто как себя вел в зале суда, за каким ухом чесал, как сморкался или кашлял…».

Интересное замечание. О том, кто «за каким ухом чесал, как сморкался или кашлял» в наших публикациях, разумеется, нет ни слова. А вот о том, «кто как себя вел в зале суда», - безусловно, есть: описание поведения участников процесса, фрагменты диалогов — во всем этом подчас настолько выразительно обнаруживается смысл происходящего на процессе и вокруг него, что не требуется никаких комментариев. И если у кого-то при этом возникло впечатление, что мы публикуем протоколы судебных заседаний, значит, наши описания достоверны. Понятно, что подсудимые, их адвокаты, родственники и свидетели могут быть недовольны этими публикациями. Но почему они раздражают суд?

У нас есть только одно объяснение, почему подробные описания судебных заседаний, появляющиеся в СМИ, вызывает у некоторых участников процесса раздражение: они могут помешать достижению негласного компромисса, обнаружив разительное расхождение между ходом процесса и его результатом.

4 июня после большого перерыва заседания на Карабулакском процессе возобновились. На заседании были оглашены результаты экспертизы подписей под показаниями на следствии трех свидетелей, которые отказались от них в начале процесса. Московские эксперты пришли к выводу, что эти подписи — подлинные.

Итак, суд снова идет. Скоро станет ясно, чем был этот суд – затянувшимся фарсом или драмой подлинного правосудия. Первое будет означать, что еще многим жителям Ингушетии придется пережить то невыразимо страшное, что пережил Зелимхан Читигов, а кому-то и не выжить.