Продолжился судебный процесс над обвиняющимися в пытках милиционерами
12, 13 и 14 октября 2011 года в Карабулакском районном суде Республики Ингушетия проходили слушания по делу Назира Гулиева, бывшего начальника Карабулакского РОВД, и его так же бывшего заместителя, Ильяса Нальгиева (см. о начале процесса: "Ингушетия: началось рассмотрение дела о пытках",
См. ниже подробный отчет о прошедших заседаниях.
12 октября заседание началось в 14:30. Сюрпризы поджидали пришедших в суд с первых минут. На входе в здание лежал список, по которому пускали на слушания. Разумеется, в нем не было приехавшей из Москвы члена совета Правозащитного центра «Мемориал», председателя Комитета «Гражданское содействие» Светланы Ганнушкиной. На вопрос, какой может быть список на открытом процессе, ответили, что еще неизвестно, будет ли он открытым. Видимо, о возможности закрыть этот процесс уже где-то поговаривали. Однако в здание суда всех пустили без возражений.
Потом обнаружилось, что в единственном зале заседания суда только что начал слушаться другой процесс у другого судьи. Всех участников процесса Нальгиева-Гулиева пригласили в кабинет судьи Аушевой. В небольшую комнату набилось около 30 человек. Сесть, кроме судьи, прокурора и адвокатов, смогли только подсудимые и двое правозащитников - представитель Уполномоченного по правам человека в Ингушетии Магомед Цицкиев и Светлана Ганнушкина. Потерпевшие и свидетели толпой стояли у стены.
Прежде всего, выяснилось, что в процессе сменился прокурор: место Ахильгова занял прокурор Магамедхан Магомедович Мурзабеков – тот самый, который отменил постановление дознавателя Мержоева о прекращении уголовного дела по обвинению Зелимхана Читигова в хранении взрывного устройства без чеки в пеленках своей двухмесячной дочери.
Адвокатом Гулиева оказался Магомед Магомадов. В 1996-1999 годах он был заместителем генерального прокурора Чеченской Республики Ичкерии и занимался расследованием похищений и исчезновений людей. Во время второй чеченской войны Магомадов стал экспертом Международной Хельсинкской Федерации и Чеченского Комитета национального спасения. А в январе 2005 года сам был похищен. В защиту Магомеда Магомадова в то время выступили правозащитные организации в России и за ее пределами.
Начало слушаний
Судебное заседание продолжалось недолго. Установили личности четырех потерпевших: Султыгова, Хамхоева, Карагульгова и Горчханова. (Напомним, что Зелимхан Читигов из соображений безопасности вынужден был покинуть территорию России).
После этого вступившая в дело на стороне представителя Зелимхана Читигова – его отца Шейхмагомеда Читигова – адвокат Нелли Хасанова заявила ходатайство об изменении Нальгиеву меры пресечения на заключение под стражу на том основании, что Зухре, матери Зелимхана, и ее младшим детям постоянно угрожают неизвестные люди, приезжающие к ней в Чечню и допекающие смсками ее и соседей по Промжилбазе (пункту размещения беженцев) в Ингушетии, где семья жила до похищения Зелимхана. Адвокат Хасанова сообщила, что заявление об угрозах не было принято прокуратурой Карабулака, и его пришлось отправлять почтой с уведомлением.
Выражая свою позицию по ходатайству, прокурор позволил себе усомниться в правдивости слов адвоката, которой мать Зелимхана «якобы говорила об угрозах». Он отметил, что вопрос о заключении подсудимых под стражу уже рассматривался во время следствия и был решен отрицательно на уровне Верховного суда РИ. Но мнения по ходатайству не высказал, оставив его решение на усмотрении суда.
При этом Мурзабеков сообщил, что заявление Зухры Читиговой принято и находится в его производстве. На вопрос, какие действия он производит с заявлением, прокурор сообщил, что собирается (!) отправить его в Чеченскую Республику.
Сторона защиты высказалась против удовлетворения ходатайства.
После некоторого колебания судья Аушева отложила решение по ходатайству до конца дня и предоставила прокурору возможность прочесть обвинительное заключение. Пока прокурор читал текст, Нальгиев довольно громко иронично посмеивался.
Прослушав обвинение, на вопрос о вине Нальгиев и Гулиев ответили одинаково: «Невиновен».
Судья Аушева удалилась в совещательную комнату (вернее, выставила всех из помещения, где проходило заседание), чтобы принять очевидное решение по заявленному ходатайству – отказное.
В коридорах суда
Во время двухчасового ожидания в коридорах суда и около него участники процесса переговаривались между собой. Мать Нальгиева плакала и рассказывала, какой хороший Ильяс и как она уже потеряла одного сына. Зухра Читигова, которая недавно чуть не потеряла своего сына, пыталась выразить ей сочувствие. Этот диалог чуть не перерос в перебранку.
Адвокат Магомадов вспоминал дни своего правозащитного прошлого.
Аза Яндиева, адвокат Нальгиева, напомнила Светлане Ганнушкиной, что когда-то она обращалась к правозащитникам за поддержкой в защите своего клиента.
- А теперь мы с разных сторон, - сказали оба адвоката.
- Возможно, вы и перешли на другую строну, но мы остались на той же стороне – на стороне истины и права, – ответила Ганнушкина.
Что и говорить, каждый подсудимый имеет право на защиту, адвокат обязан выполнять свою работу, все зависит от того, какими методами он это делает.
Постановление прокурора Мурзабекова
За время ожидания отец Зелимхана сходил к дознавателю и принес постановление прокурора Мурзабекова от 12 сентября 2011 года об отмене постановления о прекращении уголовного преследования Зелимхана Читигова. Его текст достоин подробного цитирования.
В первой части излагается хронология событий дела Читигова: от 29 апреля 2010 года, когда был проведен обыск в помещении, которое занимали Читиговы на Промжилбазе, до 15 августа 2011 года, когда дознаватель Мержоев прекратил уголовное преследование Зелимхана.
Во второй части постановления Мурзабекова перечисляются нарушения, допущенные в процессе «расследования» дела против Зелимхана Читигова:
«Так, в материалах уголовного дела нет уведомления о возбуждении уголовного дела в отношения Читигова З.Ш.
29 апреля 2011 года (ошибка, обыск проводился в 2010 году. - ПЦ «Мемориал») сотрудниками ОУР ОВД по г. Карабулак произведен обыск в домовладении, где проживает Читигов З.Ш., однако на проведение данного обыска поручения дознавателя в материалах дела отсутствуют. Также имеются объяснения, отобранные сотрудниками ОУР ОВД по г. Карабулак после возбуждения уголовного дела, то есть от 29.04.2011 года. В материалах дела отсутствуют сведения, как данные объяснения оказались в деле.
В уведомлении на л.д. (листах дела. - ПЦ «Мемориал») 59 и 60 указана не та статья и не та дата.
(Далее с мая 2010 года по июль 2011 года приводится семь (!) случаев незаконных передачи и приема дела в производство от одного дознавателя к другому: Точиева Р.Б. - Котиев Р.Б. - Точиева Р.Б. - Косенко А.В. - Точиева Р.Б. - Косенко А.В. - Мержоев А.Д.». - ПЦ «Мемориал»).
Протоколы следственных действий по уголовному делу оформлены с нарушениями требований ст. 166 УПК РФ, не датированы, не подписаны лицами, участвующими в проведении следственных действий.
В нарушение требований п. 1 ч. 2 ст. 42 и ст. 198 УПК РФ при назначении экспертиз лица, участвующие в уголовном судопроизводстве, не знакомились, а также в некоторых случаях и с результатами этих экспертиз».
Постановление составлено неаккуратно, в нем много ошибок в датировке: вместо 2010 года указан 2011 и даже 2001 годы.
Казалось бы, все перечисленное очевидно предполагает прекращение уголовного преследования, поскольку все, что делалось в его рамках, не соответствовало закону.
Однако прокурор сделал противоположный вывод. Он постановил: «Для установления всех обстоятельств совершенного преступления и успешного завершения расследования уголовного дела незамедлительно устранить вышеуказанные нарушения, а также немедленно устранить указанные ранее нарушения в решениях об отмене незаконных решений дознавателя о приостановления производства по делу.
<…>
В ходе дополнительного расследования уголовного дела надлежит устранить отмеченные нарушения и недостатки, провести необходимые процессуальные действия, нацеленные на обеспечение всесторонности и полноты расследования уголовного дела».
Мурзабеков отменил постановление дознавателя Мержоева от 15 августа 2011 года о прекращении уголовного преследования Зелимхана Читигова, возобновляет дознание и устанавливает для дополнительного дознания срок в 30 суток.
Заметим, что эти 30 суток закончились в день описываемых слушаний – 12 октября. По нашим сведениям, дознаватель совсем недавно получил постановление об отмене его решения закрыть дело, поэтому никак не мог приступить к его исполнению. Видимо, прокурор Мурзабеков и в этом случае долго собирался отправить постановление по назначению. Впрочем, можно высказать предположение, что на самом деле постановление Мурзабекова было им написано позже 12 сентября, а эта дата была поставлена, чтобы не истек месячный срок отмены постановления Мержоева от 15 августа.
При этом требование устранить нарушения вызывает большое недоумение. Зелимхана Читигова обвиняли в том, что он хранил в комнате, где спали его жена и трое детей, самодельное взрывное устройство, найденное при обыске 29 апреля 2010 года. Однако выясняется, что обыск у Читиговых был проведен незаконно – без чьего-либо поручения. Каким образом можно «исправить» этот важнейший недостаток?
Как можно «исправить» многократную передачу дела из рук в руки без надлежащей процедуры? Ведь это уже состоявшиеся события.
И, главное, зачем прокурору Мурзабекову начинать заново всю эту волынку, когда всем, включая главу Республики Ингушетии, очевидно, что никакой взрывчатки в доме Читиговых не было? И это громогласно и публично было заявлено.
Напрашивается один ответ: Мурзабеков хочет опорочить потерпевшего и этим косвенно помочь оправдаться его мучителям, сидящим на скамье подсудимых, и еще там не оказавшимся.
Почему подсудимые на заключены под стражу?
Около шести вечера судья Аушева пригласила участников процесса в свой кабинет и прочла постановление об отказе в удовлетворении ходатайства адвокатов потерпевшего Зелимхана Читигова об изменении подсудимому Нальгиеву меры пресечения на заключение под стражу. Серьезного обоснования отказа постановление не содержит, в нем просто приводятся формулировки ст. 108 (заключение под стражу) УПК РФ:
«Нет оснований предполагать, что Нальгиев И.В. скроется от органов следствия и суда либо может воспрепятствовать объективному расследованию дела.
Проверка по заявлению Читиговой З.Т. по факту высказывания в ее адрес и в адрес семьи угроз жизни и здоровью еще не проведена.
Данных о том, что обвиняемый может скрыться от органов предварительного расследования или суда, фальсифицировать доказательства, оказать давление на потерпевшего, свидетеля и т.п. не имеется».
С последним, во всяком случае, согласиться невозможно, поскольку поведение Нальгиева и его «группы поддержки», открыто угрожающей Читиговым не только в перерывах, но и прямо во время судебного заседания, не может быть воспринято иначе как давление на потерпевших.
Кроме того, в этом случае заключение под стражу является не наказанием за совершенное преступление, а только мерой обеспечения нормального хода судебного следствия, поэтому уровень доказывания обоснованности ходатайства о заключении под стражу может быть существенно ниже, чем при вынесении приговора.
Продолжение слушаний
13 октября слушания продолжились уже в зале суда.
Прежде всего был определен порядок рассмотрения дела. Можно было ожидать, что оно будет рассматриваться по эпизодам – эпизоды этого дела совсем не связаны между собой. Однако судья предложила другой порядок: сначала допрашиваются свидетели обвинения по списку следователя, потом – обвиняемые, свидетели защиты и дальше прения в обычном порядке.
На предложение адвоката Цечоевой допросить первой соседку Читиговых, которая пришла с ребенком, судья Аушева отказала, назвав ее почему-то свидетелем защиты.
Допросили другую соседку, пожилую женщину. Она была явно напугана и старалась говорить как можно меньше о том, как забирали Зелимхана Читигова, повторяя «мне было ни к чему», перепутала время задержания и его дату. Правда, Зелимхану она дала самую лучшую характеристику, подчеркнула, что он все время проводил на работе или дома в заботах о семье.
Потом допросили мать Зелимхана – Зухру Читигову. Ее рассказ повторял известные нам от Зелима события.
Зелима забрали 27 апреля 2010 года рано утром, когда он стоял на намазе. Приехали люди в масках, на машинах без номеров. Кто-то, тоже в маске, опознал Зелима. Уводившие не хотели брать его паспорт, пока не настояла одна из женщин, загородившая уходившим дверь. Она же не давала увести Зелима, пока он не обулся.
Когда Зелима увели, Зухра бросилась в ГУВД Карабулака. Ей сказали, что никого не привозили. Зухра побежала в прокуратуру – и там ничего не добилась.
Через час Зелиму удалось отправить матери смс-сообщение. Она перезвонила и узнала, что его зверски избили.
29 апреля в ее доме на Промжилбазе провели обыск, не предъявляя никаких документов (как нам теперь известно, их и не было). Якобы нашли взрывное устройство. Зухры дома не было.
Начальник угрозыска Идрис Ведижев сказал ей, что Зелим у них и скоро будет давать признательные показания по телевидению. Этого не произошло: из рассказов Зелимхана мы знаем, что он ничего так и не взял на себя, несмотря на жесточайшие пытки.
1 мая Зухре почти случайно удалось узнать, что Зелима привезли в суд – в тот самый зал, где проходят сегодня слушания.
Определялась мера пресечения. Зухра не узнала сына, пока прокурор не указал ей на него. Его голова распухла, губы были окровавлены, он лежал на скамье подсудимых. На суде ему стало плохо. Вызвали «скорую» и увезли его в больницу. Зелима поместили в охраняемую палату, потому что для него была избрана мера пресечения – заключение под стражу (сравним с решением оставить на свободе Гулиева и Нальгиева!).
В больнице Зелимхан был в очень тяжелом состоянии: он пугался мужчин, кричал, закрывался рукой, бросался под кровать. Зухра постоянно обнимала его, пыталась успокоить: «Не бойся – с тобой мама». Зелимхан не мог говорить и есть, пил из бутылочки.
Через два месяца, после двух продлений, ему, наконец, заменили заключение под стражу на подписку о невыезде. Стало возможным отвести его на томографию. Потом он провел месяц в больнице в Грозном. Ему дали коляску, и Зухра возила его в ней. Зелим начал узнавать мать и одного из сыновей, речь постепенно восстанавливалась. Позже он стал узнавать жену и второго сына. Врачи советовали отвезти Зелима в Москву. Зухра обратилась в Правозащитный центр «Мемориал», и ей помогли достать направление в больницу им. Боткина.
После лечения в Боткинской больнице у Зелимхана восстановилась речь, он начал ходить с костылями, потом с палочкой.
Отвечая на вопросы адвокатов, Зухра Читигова рассказала, что 26 апреля к ним приходил сотрудник ГУВД Карабулака Аслан Барахоев и искал Зелимхана. После работы Зелим отправился в ГУВД и нашел Аслана, но тот сказал, что уже ничего от него не нужно.
Дальнейший рассказ Зухры был основан на том, что ей рассказывал Зелимхан после освобождения (например, см. интервью с Зелимханом в журнале «Русский репортер», №37, 2011: Шура Буртин, «Сто часов в аду», http://rusrep.ru/article/2011/09/16/zelim/ ).
Рассказ Зухры Читиговой неоднократно перебивали подсудимые, которые позволяли себе комментировать с места все происходящее в суде (судья Аушева не делала им замечаний).
- Все это выдумки, – злобно выкрикнул Нальгиев Зухре.
- Читигов уже два дня был в розыске перед задержанием, – сказал Гулиев.
Немного позже Гулиев же, раздраженный вопросами адвоката Хасановой во время допроса потерпевших, прокричал: «Почему она все время задает вопросы? Кто она вообще такая?»
Адвокат Хасанова заявила ходатайство о запросе детализации телефонных разговоров Зухры Читиговой, на что возражал прокурор Мурзабеков, поскольку, по его представлениям, это уже технически невозможно.
Судья приняла решение пригласить эксперта, который мог бы дать квалифицированный ответ на этот вопрос.
Оставшаяся часть заседания была посвящена допросу потерпевших по другим эпизодам дела.
Первым был допрошен потерпевший Султыгов – участковый уполномоченный УВД «Малгобек». У мощного мужчины дрожали руки и голос, когда он рассказывал о том, как он и его спутники, ехавшие на легковой машине и сопровождавшие КАМАЗ с мазутом, были задержаны, доставлены в ГУВД, где находился Нальгиев, и помещены в камеру временного содержания (грубо говоря – в «обезьянник»). У Султыгова отобрали удостоверение и пистолет.
Султыгов рассказал, что одного из задержанных вместе с ним – Ислама Хамхоева – вызывали из камеры. Вернувшись, Ислам рассказал товарищам, что «какой-то Илез» требует с них за освобождение машину и миллион рублей, иначе им подбросят боеприпасы. Ислам звонил брату Ахмеду, тот приехал разбираться.
Султыгов сказал, что не знает, заплатил ли Ахмед Хамхоев деньги. Сам он оказался в машине случайно, Илеза Нальгиева раньше не знал, ничего ему не платил, деньги и удостоверение ему вернули, отпустили его первым. Больше ничего он не знает.
Судья Аушева заметила, что показания Султыгова не совпадают с теми, которые он давал на следствии: тогда Султыгов говорил, что их отпустили «после передачи требуемой суммы».
Потерпевший занервничал. «Шел разговор, что сговорились на 600 тысячах. Но с меня не взяли ни копейки», – сказал он.
На вопрос адвоката Яндиевой Султыгов ответил, что претензий к Нальгиеву и Гулиеву не имеет, просит рассматривать далее дело в его отсутствие, поскольку по состоянию здоровья должен немедленно покинуть Ингушетию. Вопрос о наказании подсудимых Султыгов полностью оставил на усмотрение суда.
Далее был допрошен еще ряд потерпевших ровно с тем же результатом: потерпевшие за недолгий срок умудрились забыть все, что претерпели, и претензий к подсудимым у них не осталось. Возвратившийся в процесс прокурор Ахильгов требовал огласить показания, данные потерпевшими на следствии. Охватившая потерпевших эпидемия амнезии была несколько компенсирована тем, что все они подтвердили свои первоначальные показания, данные ими на следствии.
Особенно забавным был допрос водителя КАМАЗА Израила Костоева, 1953 г.р. Костоев «забыл» практически все свои первоначальные показания. Он постоянно ссылался на плохое знание русского языка и отсутствие образования. Повторял, что не понимал происходившего: кто, за что, у кого и сколько просил денег.
Когда его вполне четкие показания были оглашены, Нальгиев сказал ему в спину: «Скажи, что не читал протокол, а так подписал».
Прокурор Ахильгов потребовал, чтобы Нальгиеву было сделано замечание.
Судья мягко сказала подсудимым, что если это было, то так делать нехорошо.
Последовала перепалка между участниками процесса – прокурором, адвокатами подсудимых и потерпевших.
Потом Костоеву задали еще несколько раз одни и те же вопросы. «Читал ли он протокол?» – «Нет». «Слышал ли о выкупе в 600 тысяч рублей, отданных Нальгиеву?» – «Нет». «Называл ли Нальгиева по имени следователю?» - «Нет».
Прокурор просил суд выделить материалы относительно Костоева в отдельное производство.
Наконец Фатима Аушева спросила его:
- Когда Вы подписывали протокол, Вы не думали, что от Ваших действий может пострадать человек?
- Ну, тут сам каждый день страдаешь, еще и о других думать! – ответил Костоев.
После допроса «потерявших память» потерпевших адвокат Аза Яндиева высказала мнение, что все допрошенные потерпевшие на самом деле просто свидетели, правовой неосведомленностью которых воспользовались следователи.
Конец второго дня слушаний был весьма впечатляющим. Защитники, потерпевшие и подсудимые около получаса стояли около здания суда и о чем-то договаривались. Вела это собрание, разумеется, Аза Яндиева, остальные дружно кивали.
14 октября 2011 года. Потерпевшие вышли из процесса.
Это было первое, о чем мы узнали утром на третий день процесса. Все потерпевшие – и те, что выступали 13 октября, и те, что так и не явились на процесс, направили судье заявления с просьбой рассмотреть дело в их отсутствие. К подсудимым они претензий не имеют, вопрос о наказании оставляют на усмотрение суда. Заявления были поданы потерпевшими лично или по факсу (теми из них, кто живет за пределами Ингушетии).
Братья Хамхоевы, вызванные как свидетели, в суд не явились. Прокурор просил обеспечить их явку.
Судебные слушания вернулись к эпизоду с Зелимханом Читиговым.
Был допрошен бывший заместитель прокурора Карабулака Лянов, участвовавший в судебном заседании 1 мая 2010 года, когда истерзанному Зелимхану определялась мера пресечения. Он сообщил, что поддержал тогда ходатайство об избрании Читигову меры пресечения в виде содержания под стражей. По словам Лянова, когда он вошел в зал суда 1 мая, Читигов нормально сидел на скамье. Никаких особенностей его состояния Лянов не заметил, Читигова не разглядывал, близко к нему не подходил. Когда Читигов почувствовал себя плохо, ему вызвали «скорую» и увезли в медицинское учреждение.
– Какое недомогание почувствовал Читигов? – спросил прокурор.
– Потерял сознание.
– В каком виде был Читигов? – спросила адвокат Хасанова.
– Сначала сидел – потом упал.
– Были на его лице синяки или ссадины?
– Не заметил гематом, ничего от него не слышал и с ним не общался.
Следующим допрашивали Богатырева – помощника прокурора. Он подтвердил, что Зухра Читигова приходила к нему в панике после задержания сына, сказала, что сын звонил, его избивают, связь с ним прервалась.
Он не мог ей ответить, где ее сын. Зухра осталась ждать прокурора. Написала ли она заявление, он не помнит.
Зухра Читигова утверждает, что заявление написала и отдала ему в руки.
Мадинат Эльмурзаева, соседка Читиговых по Промжилбазе, показала, что она видела, как 29 апреля 2010 года Зелима «свернули и забрали». Зелим был вежливым, здоровым парнем, всем помогал. Последний раз она видела его в тяжелом состоянии, передвигался он в коляске, не мог говорить.
В этот день был допрошен еще один свидетель по другому эпизоду – Нагадиев. Он с первых слов заявил, что на него оказывал давление следователь, писал то, что хотел, а не то, что ему говорил Нагадиев. Следователь ему угрожал тем, что его посадят, потому что все говорят не то, что он. Протокола он не читал. Подписи свои признает не все.
Адвокат Аза Яндиева заявила ходатайство о допросе следователя Фирзаули, который вел рассматриваемое дело. Ей вторил адвокат Магомед Магомадов.
Можно предположить, как адвокаты намерены строить защиту подсудимых: следствие сфабриковало дело, оказывая давление на потерпевших и свидетелей, а поэтому вся работа следователей ставится под сомнение. Поскольку такой сценарий обычен в нашей следственной системе, стороннему наблюдателю поверить в его достоверность нетрудно. Адвокаты будут опровергать сам факт совершения преступления по всем эпизодам, кроме нанесения тяжких телесных повреждения Зелимхану Читигову. Однако будут настаивать на том, что в действиях их подзащитных нет состава этого преступления и виноватых надо искать в другом месте.
Возможно, защита сделает акцент и на религиозном аспекте, постарается представить следователя и/или потерпевших ваххабитами, поскольку сейчас это беспроигрышная основа для обвинения в любых грехах.
Такое предположение приходит на ум в связи с маленьким наблюдением. По одному из эпизодов проходят два более упорных, чем ехавшие в «Приоре» и КАМАЗе, потерпевших – Горчханов и Карагульгов. Один из свидетелей сказал, что во время задержания Горчханов нецензурно ругался.
– Как ругался нецензурно? – спросила Яндиева.
Свидетель не решился повторить текст дословно.
Тогда Яндиева спросила:
- А кто кричал: «Аллах акбар»?
- Вот этот Горчханов и кричал, – сказал свидетель.
Почему вопрос о нецензурной брани вызвал у адвоката ассоциацию с утверждением «Бог велик!», возможно, в будущем станет более очевидным.
В тот же день был допрошен отец Зелима Шейхмагомед Читигов. Он рассказал, как он со старейшинами ходил к Нальгиевым, чтобы решить вопроса по вайнахским обычаям, но они его не приняли. Нальгиев и его мать сказали, что видят этого человека в первый раз.
Судебный процесс продолжается.