«Дайте срок без приговора!»

Записи Фриды Вигдоровой о суде над Иосифом Бродским создают впечатление очень точно зафиксированного судебного процесса. Читая их, я поражаюсь актуальности текста не только для сегодняшних юристов, но и для всех тех, кто с современным российским судом знаком: отличий между процессами 1960-х и 2010-х меньше, чем может показаться.

Место суда над Бродским, Дзержинский районный суд, снова актуально. Его название сохранилось, хоть и нет больше слова «народный», а Ленинград называется Санкт-Петербургом. Но в 2017 году, ограждаясь от адвокатов и публики, в нем же судили задержанных за демонстрацию против коррупции, прошедшую в День России 12 июня на Марсовом поле. Так что сохраняется и проблема гласности суда: как в 1964 году, еще до «Гражданского обращения» А. С. Есенина-Вольпина, который, ссылаясь на советскую конституцию, требовал доступа общественности на процесс Синявского и Даниэля, так и в 2017-м возможности находиться в зале заседания надо добиваться.

По форме процесс над Бродским больше всего похож на то, что мы сегодня назвали бы делом об административном правонарушении. Еще не было единого Кодекса об административных правонарушениях, он появится только 20 лет спустя, в 1984 году, но неуголовные правонарушения существовали в различных законах и указах Президиума Верховного Совета. По одному из таких указов и судили Бродского. Хотя, сокращая Бродскому срок ссылки, Верховный суд РСФСР сослался на Уголовно-процессуальный кодекс, процесс был неуголовный, и нормы УПК были применены, скорее всего, по аналогии: в 1960-х годах еще не было не только единого законодательства об административных правонарушениях, но и норм о производстве по таким делам и общих положений о наказаниях.

Среди наказаний предусматривались милицейское предупреждение, принуждение к труду силами рай- или горисполкома, а для нарушителей из Москвы, Московской области и Ленинграда — выселение, налагаемое судом. Особые наказания за правонарушения в крупнейших городах и окружающих их областях (теперь и в Ленинградской) сохраняются до сих пор: из двух столиц и их областей иностранцы должны быть обязательно выдворены за любое нарушение требований к законности их пребывания в России, хотя в других регионах они могут быть только оштрафованы. В 2017 году жертвой этого специально-территориального режима стал журналист «Новой газеты» Али Феруз, наказанный выдворением в Узбекистан за отсутствие регистрации в Москве1.

Записи Фриды Вигдоровой — не протокол судебного заседания, они написаны живым, а не юридико-бюрократическим языком, но отражают происходившее на процессе едва ли не лучше, чем мог бы официальный протокол. Последний, вероятно, не велся вообще, как не ведется по делам об административных правонарушениях и сейчас, даже если допрашиваются свидетели. Но если бы такой протокол был составлен сотрудниками суда (а не Юрием Варшавским), то многое из того, что мы знаем о суде над Бродским, мы бы не узнали.

На первом заседании, посвященном установлению личности Бродского, происходит один из его наиболее известных диалогов с судьей — о том, что и кто подтверждает, трудовая книжка или Бог, что Бродский — поэт («я работал, я писал стихи, я — поэт, и я думаю, это от Бога»). В официальный протокол судебного заседания реплики из этого диалога занесены бы не были. Потому именно записи Вигдоровой задают нам сегодня рамки для оценки одного из эпизодов дела Дмитрия Бученкова, арестованного за участие в демонстрации на Болотной площади 6 мая 2012 года по спорной фотографии низкого качества2. Судья настойчиво допрашивала фотографа Евгения Фельдмана, работавшего на той демонстрации: чем подтвердить, что Фельдман — фотограф, если у него диплом психолога? И об этом диалоге мы знаем тоже не из протокола судебного заседания, а благодаря записям журналиста и фоторепортера Дмитрия Борко3.

Постановление суда по делу Бродского — также пример того, что из текстов на юридико-бюрократическом диалекте нельзя многого узнать о событиях, о которых в них говорится. Мы помним из записей Вигдоровой и из газетных публикаций того времени, что Бродский обвинялся в тунеядстве, одна из самых известных статей против него называлась «Окололитературный трутень». Но в официальной терминологии он был «лицом, уклоняющимся от общественно-полезного труда и ведущим антиобщественный и паразитический образ жизни», по Указу Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая 1961 года с такими, как он, следовало «усиливать борьбу». «Окололитературное лицо, уклоняющееся от общественно-полезного труда и ведущее антиобщественный и паразитический образ жизни» по-русски и не скажешь.

Официальный текст постановления можно без больших усилий воспроизвести, даже не читая его заранее:

«Дзержинский районный суд гор. Ленинграда в составе председательствующего Савельевой и народных заседателей Тяглых и Лебедевой при секретаре Коган с участием общественного обвинителя Сорокина и адвоката Топоровой рассмотрел в открытом судебном заседании… дело на Бродского Иосифа Александровича, 1940 года рождения… по Указу Президиума Верховного Совета РСФСР от 4/V 1961 года „Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни“. Народный суд установил: гр. Бродский систематически не занимается общественно-полезным трудом, ведет антиобщественный паразитический образ жизни…» (читать вслух быстро, тихо и монотонно).

Юридико-бюрократический официальный текст скрывает, а не раскрывает происходившее на суде, например, то, что судья долго выясняла размер и достаточность доходов Бродского. Советское социалистическое государство обвиняло человека в том, что он слишком мало зарабатывает, и осуждало за это к ссылке. Кажется, подобные истории должны были появляться в советской прессе в рубриках «Их нравы», «Мир нала и чистогана», но записи Вигдоровой — свидетельство фундаментального несоответствия советской практики советской риторике. Не узнать из постановления — а только из записей Вигдоровой, — в чем же состояла позиция защиты, каковы были показания свидетелей, выступавших со стороны Бродского. Судья называет фамилии свидетелей защиты, но не записывает в постановление никакого мотива, по которому отклоняет их показания. Суд высказался лишь о профессии Бродского: постановлением суда в признании поэтом ему было отказано на основании справки комиссии по работе с молодыми писателями Ленинградского отделения союза писателей РСФСР. Современные российские судьи по делам об административных правонарушениях отличаются только тем, что отметают позицию защиты какой-нибудь одной неуместной фразой, детально рассматривает ее уже Европейский Суд по правам человека4.

Бродского судил советский суд, поэтому в процессе есть, пожалуй, уже малопонятный нам сейчас участник — общественный обвинитель, поддерживающий обвинение, но не госслужащий, а представитель (все равно государственного) трудового коллектива. При всей странности такой фигуры, перед судом все же две стороны: обвинение и защита. Это еще не значит, что суд беспристрастный, советский судья не освобожден ни от партийного, ни от прокурорского контроля, но он хотя бы формально, внешне не берет на себя роль стороны обвинения. В современном суде по административным правонарушениям нет ни прокурора, ни полицейского, ни какого-то еще чиновника, который бы обвинял от имени государства. В его отсутствие функции обвинения выполняет судья: он(а) и обвиняет, он(а) же и судит, как бы ни было очевидно, что нельзя быть судьей в своем деле. Участия государственного обвинителя в делах об административных правонарушениях не удается добиться до сих пор, несмотря и на решения Европейского Суда5. В советском суде сторона обвинения, называясь общественной, являясь при этом по существу государственной, все же иногда присутствовала.

Показания свидетелей, допрошенных в суде, также одновременно историчны и актуальны. «Я Бродского не читал, но он тунеядец, его стихи — антисоветские» — это одновременно и цитаты из кампании по осуждению Нобелевской премии Пастернака, и отсылка к двум распространенным ныне категориям дел об административных правонарушениях. Полицейские, которых изредка удается допросить в делах о задержаниях на демонстрациях в Москве, хотя не в последнее время (и не удается допросить в Санкт-Петербурге), нередко говорят в суде: «Я не помню, задерживал ли я обвиняемого или нет, но если его задержали, то было за что"6. А Министерство юстиции и прокуратура, которые обвиняют некоммерческие организации в нарушении закона, кратко называемого «законом об иностранных агентах», воспроизводят обвинения, аналогичные антисоветской пропаганде по статье 1901 УК РСФСР о распространении «заведомо ложных измышлений, порочащих советский (ныне — российский) государственный и общественный строй». Как Бродский безрезультатно допытывался у свидетелей обвинения, какие строки его стихов антисоветские и почему, так и сейчас: вопрос о том, какие именно места в докладах обвиняемых организаций способны изменить государственную политику, разбивается об ответ прокурора или сотрудницы Минюста, что «вся деятельность — политическая» (ранее была бы названа антисоветской)7.

Есть одна вещь, которая сейчас кажется обыденной, но не была такой в 1960-х: адвокат Бродского Зоя Топорова просит суд об оправдании своего подзащитного. Такая позиция защиты была почти невообразима в советском уголовном судопроизводстве. За одну только защитительную речь с требованием оправдания Александра Гинзбурга был лишен статуса адвоката Борис Золотухин, требования к суду об оправдании подзащитных вменялись в качестве дисциплинарного проступка и Дине Каминской. Но поскольку процесс Бродского неуголовный, требовать его оправдания — куда меньший риск для защитника. Естественность требования об оправдании — отличие сегодняшнего дня от происходившего полвека назад, которое может скрывать от читателя начала XXI в. усилия, требовавшиеся от адвоката в СССР, но приближает к нам текст Вигдоровой.

Сейчас, в отличие от 1960-х, можно добиться большей точности фиксации процесса: доступна аудиозапись, а во многих процессах — аудиофиксация, осуществляемая судом. Но даже аудиозапись расшифровывается и редактируется, а отредактированная версия может выглядеть и лучше, чем оригинальные выступления сторон. Конечно, расшифровка аудиозаписи содержит меньше отличий от оригинала, чем текст Вигдоровой, но даже при недоступности аудиозаписи в ее время, текст выглядит очень точным. Несмотря на все сокращения и переработки, для меня — юриста, выступающего в судах по делам об административных правонарушениях, — это потрясающе знакомый, в каком-то смысле даже привычный текст, отражающий то, что сравнимо с моей повседневной работой и работой моих коллег.

Литературное достоинство записей Фриды Вигдоровой в том, что и сегодня читатели могут ощутить присутствие на процессе и соотнести наш опыт присутствия в современном суде с историей Бродского. И сделать выводы, если мы не в мантии или мундире, конечно. Но особенно — если в мантии или мундире. Потому что время тихой сапой убивает уже не только маму с папой.

1 Дело Басманного районного суда г. Москвы № 5–849/2017. Постановление от 1 августа 2017 г.; Дело Московского городского суда № 7–10854/2017. Решение от 8 августа 2017 г.

2 Дело Замоскворецкого районного суда г. Москвы № 1–22/2018. Постановление от 15 ноября 2017 г.

3 «Уберите ваши доказательства», доступно по ссылке: https://memohrc.org/ru/monitorings/uberite-vashi-dokazatelstva (посещено 24 сентября 2018 г.)

4 Eur. Ct. H.R., Nemtsov v. Russia, no. 1774/11, 31.07.2014, para. 91.

5 Eur. Ct. H.R., Karelin v. Russia, no. 926/08, 20.09.2016.

6 Дело Московского городского суда № 7–2498/2014. Решение от 28 мая 2014 г.

7 Дело Замоскворецкого районного суда г. Москвы № 2–295/2014. Решение от 23 мая 2014 г.; Дело Ленинского районного суда г. Санкт-Петербурга № 2–1835/2013. Решение от 12 декабря 2013 г.