Эксперты обсудили перспективы радикализации на Северном Кавказе и меры по ее предупреждению

30 января 2019 в пресс-центре «Новой газеты» прошел экспертный круглый стол на тему: «Стоит ли ожидать новых волн радикализации на Северном Кавказе? Можно ли их предотвратить?»

Запись видеотрансляции «Новой газеты».

Основой для обсуждения этой темы стал представленный доклад Центра анализа и профилактики конфликтов.

Вооруженный конфликт на Северном Кавказе, то разгоравшийся, то угасавший с середины 1990-х, в последние годы заметно стихает. После предолимпийской зачистки «Имарата Кавказ»¹ и массовой мобилизации почти трех с половиной тысяч российских радикалов на войну в Сирию и Ирак, вооруженное подполье в регионе ослабло, а количество столкновений и жертв неустанно снижается. На смену вооруженным и опытным военным группировкам джихадистов пришли законспирированные ячейки ультрарадикалов, чаще всего созданные с целью совершения одного нападения под брендом т.н. «Исламского государства»¹

Новые джихадисты чаще всего не имеют никакого боевого опыта, а для атак используют подручные средства. С каждым годом подполье молодеет. Так, летнее нападение на полицейских в Грозном совершили подростки 11–17 лет.

Директор Центра анализа и предотвращения конфликтов Екатерина Сокирянская считает, что процесс радикализации носит индивидуальный характер и не имеет единой причины.

«В каждом отдельном случае работает какой-то конкретный фактор из множества факторов радикализации: кризис идентичности, поиск смысла жизни, желание добиться уважения к себе, повысить свою самооценку, отсутствие жизненных целей у молодежи, личные связи с радикализовавшимся человеком, потребность ощущать себя в группе, поиск приключений — в случае девушек, сострадание к жертвам военных конфликтов и так далее. На Северном Кавказе в ходе наших интервью мы выявили в качестве мощнейшего фактора радикализации жажду мести за насильственные действия в отношении себя, близких, религиозных или этнических групп», — говорит Сокирянская. «Защитными механизмами для личности выступают способность к критическому мышлению, открытость сознания, привитая семьей и школой терпимость, свободные от насилия семейные и социальные отношения».

Она отметила, что власти республик с разной степени формальности относятся к профилактике экстремизма. В Чечне, где казалось бы, эта работа носит самый масштабный характер, она направлена главным образом на устрашение молодежи и прославление Рамзана Кадырова. В соседних республиках — Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии — официальная разъяснительная работа проводится гибче и не так политизирована. «В Ингушетии несколько критически настроенных имамов, включая умеренных салафитов, имеют возможность свободно вести проповеди в мечетях, в том числе озвучивать аргументы против ИГИЛ¹ со своих религиозных позиций, что гораздо убедительнее для критически настроенной молодежи», — отмечает Сокирянская.

Олег Орлов, руководитель программы «Горячие точки» ПЦ «Мемориал», занимающейся мониторингом активности вооруженного подполья на Кавказе, отметил, что с 2010 года идет устойчивое снижение потерь, но насколько оно будет стабильным, зависит от многих факторов. Основными факторами радикализации он назвал нарушение социальной справедливости и прав человека (похищения и пытки). «Силовые структуры сами открывают дорогу радикализации, превратившись в автономную машину насилия, и это в перспективе приведет к резкой активизации подполья» — предупреждает он. Сравнивая ситуации в Ингущетии и Чечне, Орлов отметил эффективность созданной в Ингушетии системы- взаимодействие с семьями боевиков, возможность исповедовать нетрадиционные религиозные течения: «В 2009–10 годах Ингушетия занимала первое место по количеству террористических актов и жертв, а сейчас стала самой стабильной республикой».

В Чечне напротив — тоталитарный режим и подавление любого инакомыслия способствуют радикализации. «Молодые люди, — не обученные, не имеющие никакого опыта или финансовой поддержки террористических сетей, — берут в руки оружие — ножи, топоры, — и совершают самоубийственные акты, унося с собой какое-то количество силовиков или мирных людей. Важнейшим фактором является столкновение той картины, которую хотят показать власти, с реальной жизнью. В Ингушетии есть возможность выражать недовольство, а в Чечне нет, поэтому молодежь выбирает экстремизм как единственную возможность протеста». Модель взаимодействия власти и общества, «противодействия радикализации», избранная властями Чечни, может вести только к бесконечному воспроизводству незаконных репрессий с одной стороны и новых и новых самоубийственных терактов с другой.

Власти Дагестана до появления ИГ¹ экспериментировали со стратегией «мягкой силы», но впоследствии вернулись к методам «гостеррора», отметил Орлов.

«Зачистки», похищения людей, сфабрикованные уголовные дела, полный разгром салафитской общины, закрытия мечетей, рейды, когда силовики приходят и неизберательно задерживают тех, кто вышел из мечети. Начались фабрикации уголовных дел против законопослушных лидеров салафитских общин. Тысячи людей попали на профилактический учет — они ничего противозаконного не совершили, но их права систематически нарушались: ограничивали их свободу передвижения, у них самих и их близких принудительно отбирали пробы на ДНК, отпечатки пальцев и т. п. Однако есть информация, внушающая осторожный оптимизм. Благодаря активности гражданского общества удалось добиться того, что практика профучета в том виде, какой она была в период 2015 — начало 2017 года, сейчас прекращена. Фактически профучет неофициально продолжается, но в менее массовом виде. Прекратились рейды силовиков в мечети. Только что пришла информация, что фальсифицированное дел против пресс-атташе мечети «Таньгим» прекращено.

Программный директор Human Rights Watch Татьяна Локшина рассмотрела тему возвращения с Ближнего Востока жен и детей боевиков и их адаптации. С августа 2017 года до начала 2018 года через спецрейсы из Сирии и Ирака вернулись в Россию около 100 детей и женщин. Их возвращение обнадежило многих людей, чьи близкие оказались на Ближнем Востоке. Однако, программа возвращения, стартовавшая в 2017 году при участии Рамзана Кадырова, оказалась постепенно свернута после заявления директора ФСБ Бортникова об опасности возвращения людей из ИГИЛ¹. Последний гуманитарный рейс был осуществлен после годичного перерыва, когда в Грозный были доставлены 30 детей, вывезенных на Ближний Восток. Новый формат программы, возможно, уже не подразумевает возвращения матерей, — власти решили возвращать в Россию исключительно детей, причем только родившихся в России, предположила Локшина. Некоторые из женщин, вернувшихся в Россию, столкнулись на родине с уголовным преследованием.

Старший научный сотрудник Центра изучения проблем Кавказа МГИМО Ахмет Ярлыкапов говорил об изменившемся формате вооруженного подполья, о явном омоложении его участников. «Мы наблюдаем за тенденцией омоложения террористов, а с 2017 года еще за феноменом так называемых «одиноких волков», — сказал Ахмет Ярлыкапов. В результате перехода к тактике одиночных атак число жертв сократилось, но силовикам стало сложнее предотвращать нападения. Переход боевиков к тактике одиночных атак свидетельствует, по мнению Ярлыкапова, также о заметном сокращении финансирования.

Радикализацию подпитывает не только системный кризис — коррупция, отсутствие сменяемости власти, несправедливость, социальное неравенство. Объектами вербовки также часто становятся социально благополучные и образованные люди. «Они могут рефлексировать, способны мыслить и делать выводы, хоть и неправильные. Вербовщики умеют работать так, чтобы таких людей привлечь на свою сторону. Люди, умеющие думать, более сознательны, идеологически подкованы, тогда как бедные люди не очень грамотны с точки зрения исламских знаний», — отметил специалист.

Подробнее с выступлениями участников вы можете познакомиться, посмотрев видеозапись круглого стола. При подготовке текста использовался, в частности, материал «Кавказского узла».