Туркменистан: бывший заключенный рассказывает о ситуации в колонии общего режима в шагале

Батыр Мухамедов, бывший генеральный директор Бюро «Комсомольской правды» в Туркменистане, эмигрировавший в Россию в июне 2001 г., в интервью Правозащитному Центру «Мемориал» подробно описал условия содержания заключенных в колонии общего режима в поселке Шагал1 (на востоке Туркменистана). Осужденный в Ашхабаде по сфабрикованному делу о хранении 0,04 г героина Мухамедов содержался в этой колонии с 30 июня до 23 декабря 2000 г., когда был освобожден по амнистии.

Общие сведения

Колония ЛВ-К/12 рассчитана на содержание 700 заключенных (600 – по оценке другого источника), в основном осужденных за преступления, не представляющие общественной опасности. По данным ПЦ «Мемориал», летом 1995 г. в колонии находилось около 2000 заключенных, в начале 1999 г. (до начала массовых амнистий) - более 5000.

Мухамедов дает следующие оценки числа заключенных в 2000 г.: май – более 1900, июнь – 2500, август – 3000, декабрь (накануне амнистии) – более 4100 чел. Источник в правоохранительных органах Туркменистана сообщил ПЦ «Мемориал», что летом 2001 г. число заключенных в этой колонии составляло 2500 чел., что в целом подтверждает оценки Мухамедова. Сообщается также, что в 2001 г. началось расширение колонии.

Начальником колонии в 2000 г. был майор Курбанов, его заместителем (фактически «хозяином» зоны) - майор Атаджан Юсупов.

По словам Мухамедова, не менее четверти заключенных составляли солдаты-призывники, обвиненные в дезертирстве. В туркменской армии распространена практика, когда офицеры «продают» солдат на хозяйственные работы частным лицам. При обнаружении таких случаев офицеры с целью избежать ответственности объявляли таких солдат дезертирами, и против них возбуждались уголовные дела.

Хотя, как уже отмечалось, колония предназначалась в основном для содержания лиц, осужденных за преступления, не представляющие общественной опасности, сроки заключения варьировались в широких пределах. Обычным считался срок 7-10 лет. Сами заключенные оценивали туркменское уголовное законодательство как значительно более жесткое, чем, например, российское. Приведенные выше цифры быстрого роста числа заключенных во второй половине 2000 г. также косвенно указывают на репрессивный характер туркменского судопроизводства.

Бывший заключенный сообщает, что во второй половине 2000 г. в колонии ЛВ-К/12 содержались, по крайней мере, двое последователей «Свидетелей Иеговы», осужденных, вероятно, за отказ от службы в армии. Один из них - этнический туркмен, ранее проживавший в Ашхабаде, был освобожден в конце 2000 г. по истечении срока заключения. Другой – этнический русский из Красноводска (Туркменбаши) - оставался в заключении и после декабрьской амнистии 2000 года.

«Карантин»

Новая партия заключенных (от 40 до 100 чел.) прибывала в колонию еженедельно (по четвергам). Заключенных этапировали в Сейди из Тедженского СИЗО в специальном вагоне, следующем в составе пассажирского поезда Туркменбаши-Дашогуз. При выгрузке из вагона в Сейди зеков избивали дубинками и на машинах доставляли в колонию. После 7-дневного карантина в переполненной общей камере их группами по 20 чел. «выводили в зону» и распределяли по баракам.

По словам Мухамедова, сразу по прибытии в лагерь заключенным, включая иностранцев, объявили, что они под угрозой наказания должны выучить наизусть так называемую «национальную клятву», включающую выражение верности президенту С.Ниязову. Европейцам разрешалось заучивать клятву на русском языке. Плакат со словами клятвы на туркменском и русском языках висел на стене общей камеры «карантина». Проверка знания текста клятвы была проведена на четвертый день нахождения заключенных в карантине.

Условия содержания

Территория колонии окружена двойным бетонным забором с пропущенной поверху колючей проволокой. В запретной полосе между двумя бетонными стенами протянуты еще два ряда колючей проволоки, подключенные к электросети. Забор и колючая проволока также отделяли жилую часть колонии от административной и производственной частей.

Заключенные размещались в шести неотапливаемых бараках2. Им никогда не выдавали положенное постельное белье. В летнее время по субботам они имели возможность мыться в бане.

После подъема в 6 утра и завтрака заключенных отправляли на работу (кроме воскресенья и послеобеденного времени в субботу, которые считались выходными). Примерно половина «зеков» работала в «промзоне». Они были заняты в кирпичном, стекольном и войлочном цехах. В административной части колонии размещался швейный цех. Мухамедова подчеркивает, что труд заключенных даже символически не оплачивался.

Около половины заключенных (1500-2000 чел.) в рабочее время концентрировалось в «загоне» (накопителе) – огороженной территории размером 15 на 300 метров. Заключенные находились в накопителе с 7-40 утра до полудня и с 15 до 18 часов. В жару послеобеденное время заключенные проводили на плацу. Примерно в 9 часов в «накопителе» появлялись офицеры, заключенных разбивали на отряды (по 150-200 чел.), усаживали на землю рядами по пять человек и объявляли о начале работы (вязке шерстяных носков). Фактически работой был занят лишь 1 человек из 20-30, поскольку, как рассказывает Мухамедов, большинство просто не умело вязать. Некоторые заключенные позднее перекупали носки, чтобы сдать их в счет нормы, другие отнимали их у более слабых заключенных. За невыполнение норм большинство заключенных подвергалось регулярным избиениям со стороны «отрядного» офицера. Каждый день в различных местах накопителя можно было слышать ругань, звуки пощечин, вскрики от ударов кулаками и дубинками. Впрочем, офицеры обычно не сильно усердствовали, поскольку администрация лагеря понимала нереальность установленных производственных заданий.

Не реже одного раза в день при выходе из накопителя или перед выходом из административной в жилую зону заключенных заставляли хором петь гимн и произносить слова «национальной клятвы». При этом «зеки» должны были сидеть на корточках, держа руки за головой. Понятно, что после такого рода «воспитательной работы» заключенные в разговорной речи вместо имени президента использовали ругательные выражения, заимствованные из русского языка. Их общее отношение к туркменским госучреждениям и лично к президенту С.Ниязову Мухамедов характеризует как «огромный сгусток ненависти».

Он вспоминает, что заключенные жадно читали все, кроме туркменской официальной прессы. Особой популярностью пользовались детективы, русская классика и российские газеты, разрешенные к распространению в Туркменистане. Осенью 2000 г. администрация запретила заключенным пользоваться библиотекой, однако большое число печатных изданий по-прежнему передавалось в «зону» при свиданиях с родственниками. Хотя чтение книги или газеты считалось нарушением режима, сотрудники администрации нередко закрывали на это глаза и даже одалживали на время у «зеков» российские периодические издания.

Отправление мусульманами религиозных обрядов не ограничивалось. В бараке, где жил Мухамедов, около половины заключенных читали намаз. В качестве имамов выступали осужденные из числа граждан Ирана и Афганистана, для которых отправление религиозных обрядов было важным источником существования. В то же время Коран и Библия официально были недоступны. В сентябре 2000 г. начальник колонии перед общим строем избил заключенного-иеговиста (этнического туркмена) за хранение Библии, вырвал ее у него из рук, разорвал и стал топтать ногами.

Колония ЛВ-К/12 считалась «красной» (то есть по советской уголовной терминологии подконтрольной администрации, а не криминальным элементам). Однако, по мнению Мухамедова, «красными» в настоящее время можно считать все туркменские «зоны». Кроме того в колонии отсутствовал такой элемент «красной зоны» как «СВП» (секция внутреннего порядка) – внутрилагерная полиция, формируемая из заключенных, сотрудничающих с администрацией.

Питание и медицинская помошь

Плохое и низкокалорийное питание являлось одной из наиболее серьезных проблем для заключенных. Практически все из них испытывали постоянный голод.

Зимой 1999/2000 г. заключенных кормили сваренным сгоревшим зерном, перемешанным с осколками стекла, что привело к большому числу смертных случаев.

По словам Мухамедова, летом-осенью 2000 г. обычный рацион включал ежедневно 400 грамм хлеба очень плохого качества и по 1-1,5 черпака почти прозрачной баланды из варенного ячменя три раза в день. «Представьте себе миску горячей воды, в которой плавает не более 20 зерен ячменя». В ноябре в течение 10 дней дополнительно давали тухлую кильку с характерным запахом, а 27 октября по случаю Дня независимости выдали кусок куриного мяса.

«Хотя в первую неделю пребывания в Тедженском СИЗО баланду и хлеб трудно было даже в рот взять, - вспоминает Мухамедов, - тамошняя баланда была намного лучше того, чем нас кормили в Шагале». Иностранцы, переведенные в Шагал из Байрам-Али, рассказывали, что в тамошнем лагере усиленного режима заключенные раз в неделю получали порцию плова, а раз в месяц – пирожки с капустой. «В Шагале об этом можно было только мечтать».

По мнению Мухамедова, без продуктовых передач от родственников заключенных «лагерь бы просто вымер». Официально дополнительные продукты купить было нельзя, а в декабре 2000 г. их невозможно было приобрести, даже подкупив охрану.

Интересно, что в отличие от обычных продуктов наркотики (героин и «ханка») всегда были доступны заключенным через охрану, иногда за деньги можно было договориться с солдатами и о бутылке водки. Продажу наркотиков курировал начальник лагеря майор Курбанов. Одним из продавцов героина был «ветеран» колонии по кличке «Эска», родом из Кзыл-Арвата, осужденный в 1994 г., по его словам, за участие в групповой попытке угона самолета («Эска» содержался на общем режиме, поскольку в момент совершения преступления был несовершеннолетним).

Мухамедов был свидетелем того, как из-за постоянного голода 7 молодых заключенных добровольно перешли в 4-ый барак, считавшийся «гаремом». Впрочем, не все обитатели этого «гарема» были «опущенными» (то есть объектами гомосексуального воздействия). Заключенным из 4-го барака ежедневно выдавали дополнительно 200 г хлеба и двойную порцию баланды. За это они, вставая на час раньше (в 5 утра), подметали территорию, а также чистили туалеты и работали в «запретке» (то, что остальные заключенные считали «западло» (не допустимым)). 11 сентября 2000 г. восемь заключенных из 4-го барака погибли, захлебнувшись или отравившись аммиачными испарениями при чистке туалета.

Медицинская помощь практически не оказывалась. За взятку в 30 тыс. манатов можно было добиться перевода на неделю в санчасть, что освобождало от работы. Одному заключенному удалось пролежать в санчасти 2 месяца. Не менее 10 процентов заключенных были больны туберкулезом, но их содержали вместе с остальными.

Наказания

По мнению Мухамедова, спецификой колонии общего режима ЛВ-К/12 было то, что отношение к заключенным со стороны персонала не было особенно жестоким. Среди работников колонии преобладали жители близлежащих сел, которые не испытывали особых эмоций в отношении заключенных. Исключением являлся начальник режимной части капитан Мейман (позднее повышенный в звании до майора), жестоко избивавший заключенных при входе в карантин.

Тем не менее, как уже отмечалось выше, большинство заключенных подвергалось регулярным избиениям за невыполнение производственных норм (впрочем, пожилых людей старше 60 лет за это, как правило, не били).

Мелкие нарушения режима обычно наказывались избиением дубинками или помещением в «тигрятник» (стальную клетку в дальнем углу плаца, подход к которой был запрещен). Нарушением режима считалось нахождение в чужом бараке, курение в помещении, распитие одеколона, ношение бирки с именем, написанным не латиницей, а кириллицей и т.д. Дубинками избивали обычно сразу на месте, как только обнаруживалось нарушение.

Более серьезным наказанием было помещение в бетонные камеры штрафного изолятора (ШИЗО), где заключенные подвергались регулярным избиениям «оперативниками». В советское время срок нахождения в ШИЗО не должен был превышать 6 месяцев, сейчас в туркменских колониях разрешено держать заключенных в ШИЗО до 3 лет. В преддверии Дня независимости 27 октября 2000 г. в ШИЗО были помещены сроком не менее чем на 3 дня все «подозрительные», «авторитеты» и «политические» (включая осужденных по религиозным мотивам). По словам Мухамедова, несколько человек из 2-го барака (где концентрировались «блатные»), помещенные в ШИЗО 27 октября, не были освобождены даже к концу декабря 2000 г.

Иностранные граждане

Во второй половине 2000 г. в колонии ЛВ-К/12 содержалось от 35 до 45 иностранных граждан, включая около 20 граждан России, по 7 граждан Ирана и Афганистана, по 3 – Узбекистана, Азербайджана и Казахстана, 2 – Ирака и 1 – Кыргызстана. Все трое азербайджанцев, подвергавшихся наиболее жесткому обращению, были переданы на родину 7 августа 2000 г.

Иностранцы содержались на общих основаниях вместе с другими заключенными, в рабочее время все они находились в накопителе.

В нерабочее время с 6 утра до 10 вечера иностранные граждане, а также лица, осужденные за особо опасные преступления или склонные к побегу, должны были каждые 2 часа приходить на «спецотметку» к начальнику колонии. При перекличке заключенные-иностранцы сидели на корточках, положив руки за голову. «Опоздание на спецотметку» рассматривалось как серьезное нарушение режима, виновные водворялись в ШИЗО.

Практически никто из иностранных граждан не получал помощи из посольств соответствующих стран. Единственным исключением было посещение колонии в октябре 2000 г. сотрудниками посольства Ирана, после чего положение осужденных иранцев несколько улучшилось.

Мухамедов описывает несколько трагикомических историй о том, как иностранцы были осуждены в Туркменистане «за незаконный переход границы». Например, в 1999 г. сержант и майор иракской армии, прочтя в газетах, что Туркменистан является «нейтральным государством», решили получить в этой стране политическое убежище. Они дезертировали из части, проникли в Иран, на такси проехали сотни километров до туркменской границы и, перейдя ее, с поднятыми руками сдались туркменским пограничникам. Те подвергли их жестокому избиению. У майора Аббаса были сломаны ключица и ребро, у сержанта – несколько ребер. После трех месяцев допросов в КНБ их осудили за незаконный переход границы. Отсидев больше года, сержант был освобожден по амнистии в декабре 2000 г. и позднее работал строителем в иранской фирме в Ашхабаде.

Еще один «нарушитель границы» – этнический курд, гражданин Казахстана по имени Зокир, родом из Джамбула. Поехав к родственникам в Иран, он совершил правонарушение и полгода провел в иранской тюрьме (позднее он назвал ее «курортом» в сравнении с туркменской). После освобождения по амнистии его как гражданина бывшего СССР иранцы отвезли к границе с Туркменистаном и приказали идти на «ту сторону». Он также сдался туркменским пограничникам, был избит, и после допросов в КНБ осужден на 2 года. По словам Мухамедова, Зокир был освобожден 20 июля 2000 г. в связи с окончанием срока заключения.

Освобождение

В середине ноября 2000 г. всех заключенных обязали писать прошение о помиловании, примерные тексты которого были розданы администрацией.

В ночь с 21 на 22 декабря Мухамедов, находившийся в бараке вместе с другими заключенными, был вызван в столовую, где ему объявили, что его фамилия вошла в списки освобожденных, подписанных президентом С.Ниязовым. Официальная процедура освобождения включала клятву на «Коране» и чуреке (хлебе), однако уставший офицер ограничился фразой: «Да, ладно, черт с ним, расписывайся и иди». В обед 23 декабря помилованные были собраны в накопителе и после 5 часов ожидания наконец вышли на свободу. Некоторых у ворот встречали родственники, другие были довезены на автобусах до вокзала в Сейди, где милиция организовала их посадку (без билетов) в проходящий пассажирский поезд.

Всего в колонии ЛВ-К/12 было освобождено около 75% заключенных. Трудно сказать, чем руководствовались власти, но, как сообщил Мухамедов, почти никто из тех, кто был осужден за хозяйственные преступления, на свободу не вышел.