Российские ученые объясняют, почему они подписали письмо в защиту осужденных по делу «Сети»*
Суд в Пензе 10 февраля приговорил семерых фигурантов дела «Сети» (организация признана террористической в России и запрещена) Дмитрия Пчелинцева, Илью Шакурского, Максима Иванкина, Андрея Чернова, Михаила Кулькова, Василия Куксова и Армана Сагынбаева к тюремному заключению на срок от 6 до 18 лет колонии строгого режима. Первых двух признали «организаторами террористического сообщества», остальных фигурантов суд посчитал «участниками». Фигуранты дела рассказывали о том, что их жестоко пытали, намереваясь таким образом выбить признательные показания.
В поддержку осужденных выступили многие активисты и просто неравнодушные люди: в Пензе и в Москве продолжают проходить одиночные пикеты в их защиту. Ученое сообщество России пошло другим путем: люди науки составили открытое заявление с требованием отменить приговор осужденным по делу «Сети».
За сутки под ним подписались более 2,1 тысячи человек — все с ученой степенью или большим статусом в мире российской науки.
«Новая» поговорила с несколькими из ученых о том, что именно побудило их подписать открытое письмо.
— Я подписал составленное коллегами письмо с требованием пересмотра дела, потому что считаю само событие суда в Пензе абсолютно противоправным. Люди, которые пытками выбивали показания, и судья, который должен был выслушать обе стороны, но проштамповал совершенно зверский приговор, — эти люди только формально представляют право, но фактически вышли далеко за его пределы. Многие ошибочно думают, что массовый террор — это обязательно преследование вооруженным меньшинством беспомощного большинства населения. Но чтобы смертельно запугать всех, достаточно уничтожить или посадить в тюрьму по сфабрикованным делам немногих, даже совсем немногих. И да, не забудем оговорку: свое мнение я высказываю только от себя лично, а не от имени университета, в котором работаю!
— Это совершенно ужасная история про пытки, про то, что людей заставляли себя оговаривать, и в общем нет ничего, что заставляло бы верить в версию следствия — хотя бы потому, что заявлениям о пытках не было дано не то что никакой оценки — даже никакой проверки мы не видели. Уже из-за этого все, что там происходит, выглядит как какой-то сюжет из не очень давнего российского прошлого. Молодым людям ломают жизнь, и это выглядит совершенно ужасно с точки зрения любого человека. Нужно еще иметь в виду, что это дело происходило не где-то в столице, а в Пензе — где общественного контроля, пожалуй, меньше. К сожалению, люди, живущие в регионах, защищены горизонтальной солидарностью меньше, чем столичные жители. Мне кажется, очень важно было выразить солидарность с этими молодыми людьми еще и по этой причине.
У нас было несколько относительно счастливых исходов в прошлом году с известными людьми в Москве. Здесь молодые люди оказались с пыточной машиной один на один. Репутация наших следственных органов такова, что она не дает оснований в этом усомниться. Наше общество хочет думать о себе лучше, но эта история говорит о каком-то средневековье.
Если наше государство надеется на то, что к нему еще [когда-нибудь] будут относиться как к цивилизованному, то ему надо немедленно реагировать на все обращения.
Понятно, что у государства в целом репутация не очень хорошая, но все-таки оно еще не такое плохое, как отдельные следственные полицейские органы. Мы надеемся, что разум и милосердие в нем еще есть.
Научное сообщество за последнее время научилось каким-то солидарным действиям. Оно оказалось одним из тех, которое испытало на себе давление в профессиональной сфере. Так получилось, что государство за последние годы заставляло ученых сплачиваться, создавать горизонтальные структуры. У нас вообще не так много осталось горизонтальных структур, не разрушенных государством, какая-то научная солидарность — одна из последних. Кроме того, ученые — это люди, которые приучены анализировать информацию, которая к ним поступает.
И новости, которые поступают из Пензы в эти дни, заставляют волосы шевелиться на голове, так что ученые просто не могут сделать вид, что этого вроде как и нет.
У ученых, наверное, просто чуть более профессионально работает попытка осмысления. Когда пытаешься встроить эту новость в картину мира, то она играет самыми черными красками. Осмыслить происходящее очень тяжело.
— Это не первый случай, когда научное сообщество проявляет свою солидарность. Если говорить конкретно о деле «Сети», то в нем мы, наверное, видим несколько новый уровень [сплочения ученых]. Мы уже привыкли к тому, что судопроизводство у нас крайне плохое и что существенная часть процессов сфальсифицирована.
Но теперь власть демонстративно вынесла очень высокие сроки этим обвиняемым, и это можно трактовать как некий тест, предлагаемый властью обществу.
Согласится общество на подобное повышение санкций со стороны власти, на то, что пытки будут применяться в дальнейшем открыто? Или же общество каким-то образом будет этому противостоять? Поэтому реакция — не только научного сообщества — она вполне естественна. Понятно, что, чем менее приемлемые условия будут предлагаться властью обществу, тем больше вероятность того, что общество будет триггерить. Научное сообщество будет это делать в форме обращений. Но мы понимаем, что это не единственная реакция, могут быть и другие.
*Организация признана террористической и запрещена в России
Мария Ефимова