«Мне стыдно — я здесь один, кто получает столько писем»

Сегодня Петушинский районный суд Владимирской области рассмотрит ходатайство об условно-досрочном освобождении (УДО) программиста и политического активиста Константина Котова. Он осужден за многократное нарушение правил митингов и пикетов (ст. 212.1 УК), срок истекает 16 декабря. На УДО господин Котов может рассчитывать 10 декабря, в международный День прав человека. Господина Котова представляют 12 адвокатов, каждый из которых работает за 212 руб. 10 коп., привлекая таким образом внимание к номеру статьи УК, по которой осужден доверитель. Одного из защитников, навещавших господина Котова незадолго до рассмотрения вопроса об УДО, “Ъ” попросил передать вопросы и записать ответы на них.

Константину Котову 35 лет. В августе 2019 года он был задержан в Москве, после чего ему предъявили обвинение по ст. 212.1 УК РФ — одной из самых критикуемых статей УК (неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования). Господин Котов — второй человек из пяти приговоренных по ней и второй, кто получил не штраф, а реальный срок. Статья носит название «дадинская» по имени первого осужденного по ней к лишению свободы Ильдара Дадина — его приговор, впрочем, был отменен, а сам он реабилитирован в 2017-м по решению Верховного суда. В том же году Конституционный суд рекомендовал парламенту внести в ст. 212.1 УК изменения, чтобы уголовная ответственность наступала только в том случае, «если действия митингующего повлекли вред гражданам, общественной безопасности или конституционно охраняемым ценностям». Статья предполагает административную преюдицию: основанием для преследования по ней являются минимум три протокола о привлечении к административной ответственности за нарушение правил проведения митингов или пикетов. В настоящий момент в Москве рассматривается уголовное дело муниципального депутата Юлии Галяминой, которой вменяют в вину десять нарушений КоАП.

— Что сделаете первым делом, оказавшись дома?

— Первым делом нормально высплюсь, нормально помоюсь. И погуляю по парку. Рядом с домом у меня хороший парк. Здесь очень не хватает природы.

— Сейчас идет процесс по делу Юлии Галяминой, муниципального депутата Москвы, которая, как и вы, обвиняется по ст. 212.1 УК. Вы следите за этим делом и планируете ли ходить на заседания, когда освободитесь?

— Она мне писала письма сюда, в колонию. Очень тревожно от того, что происходит. Я практически уверен, что это способ убрать ее с политического поля. Все столько административок наполучали, что сделать из них ст. 212.1 несложно. Можно брать любую яркую фигуру из оппозиции, там везде готовая 212.1. На суд, конечно, пойду.

— Вам известно о преследовании Александра Приходько — активиста из Хабаровска, которому также вменяют в вину ст. 212.1 УК?

— По Хабаровску ТВ-новостей нет. По «Новой» (газете.— “Ъ”) — я слежу. Про 212.1 в Хабаровске ничего не знал. Там 212.1 легко сделать — набрать административок, из сети или так (вероятно, имеется в виду привлечение к административной ответственности за призывы в интернете выходить на митинги.— “Ъ”). Похоже, они решили применять эту статью массово и считают, что статья эффективна для подавления протестов, удобным инструментом является. Думаю, это во многом из-за Белоруссии. Когда ко мне приходил участковый с предупреждением о 212.1 в 2019 году, я не обратил никакого внимания — «дадинская» нерабочая статья. Но оказалось — рабочая. Обратил бы я внимание сейчас? Это вопрос о том, что я буду делать после тюрьмы.

Мне кажется, что, если вернуться в тот день, я снова пошел бы на митинг. Потому что кто-то же должен не бояться выражать свое мнение.

Но сейчас говорить о том, что бы я сделал тогда, зная все, что случилось,— это из области предположений.

— 10 декабря — международный День прав человека. Будет ли у вас возможность как-то отметить этот день, если вообще так можно ставить вопрос?

— Как можно его отметить? Поддержать людей, которые находятся в заключении. Лучшее, что можно сделать в этот день,— написать этим людям. Я отмечу этот день именно так. Хорошо, если все, кто захочет, тоже это сделают.

— Что стало с теми перчатками, из-за которых вы получили выговор? (в январе 2020 года Константин Котов получил выговор в колонии за то, что надел чужие перчатки. Своих у Константина не было, перчатки ему одолжил другой заключенный на прогулке в мороз.— “Ъ”).

— Тяжело доставшиеся перчатки… Перчатки до сих пор у меня «на личных вещах». Я их обязательно сохраню до выхода из колонии.

Может быть, выставлю их на благотворительный аукцион, чтобы деньги от них пошли заключенным.

На воле ложки, перчатки не играют такой роли. В колонии они приобретают большое значение и могут сильно влиять на жизнь.

— В колонии можно с кем-то подружиться? У вас получилось?

— Я слышал, что в тюрьме друзей не бывает. Есть люди, с которыми я хотел бы продолжить общение после колонии. По переписке у меня тоже появились люди, с которыми я хотел бы дальше общаться. Станем ли мы друзьями, покажет время.

— Вам часто пишут, много?

— С момента ареста я получил сотни и сотни писем. Очень много. Письма — одна из основных вещей в лагере, которая дает надежду. Я помню первое письмо, получил его еще в «Матросской Тишине»: второй день в тюрьме, и мне доставили письмо от незнакомого человека. Я был очень рад. Это была сильная моральная поддержка в тяжелый момент. Мне даже стыдно — я здесь один такой, кто получает столько писем. Другие получают намного меньше. Есть много тех, кто не получает писем вообще.

Есть те, у которых родственники даже не знают, что они здесь. У некоторых не сложились отношения просто. Но есть и те, например, кто не помнят точного адреса и телефона родни и остаются один на один со своим заключением.

А есть те, кто просто не знает, как писать,— и с той, и с этой стороны. Как это можно исправить? Мы в XXI веке. Есть, например, модель проекта «Росузник»: заходишь на сайт, пишешь там письмо и кликаешь «отправить». Этот сервис интегрирован с системой «ФСИН-письмо». Быстро и удобно. Здесь, в ИК-2, кстати, «ФСИН-письмо» не работает. Может быть, нет специальной ставки для сотрудника, который должен эти электронные письма обрабатывать. Хотя, по-моему, это мог бы делать цензор. Кажется, это удобнее, чем проверять бумажные письма.

Мария Старикова