Как это было

По материалам «ПЦ Мемориал» 19 июня 2015 года на сайте «Новые Известия» опубликована статья «Как это было».

 «Новые Известия» впервые публикуют уникальную фото- и видеосъемку Валерия Якова – добровольного заложника террористов Басаева в Буденновске
19 июня 1995 года, ровно двадцать лет назад, завершилась трагическая история захвата Буденновска отрядом террористов Шамиля Басаева. Более ста убитых, множество раненых, расстрелянный город и – отпущенные боевики... За драматическими событиями тогда следил весь мир. Но и теперь, два десятилетия спустя, масштаб этой трагедии и ее детали не перестают поражать и вызывать вопросы.

Несколько дней назад, в номере «НИ» от 15 июня, я уже рассказывал о буденновском теракте. Но разве расскажешь в одной заметке обо всем, что увидел, снял и пережил за те бесконечно долгие июньские дни и ночи? Сегодня я публикую некоторые снимки, сделанные в больнице с заложниками и в колонне автобусов с заложниками. И публикую на сайте «Новых Известий» фрагменты из фильма, который сделал в 95-м году на основе своей видеосъемки.

Фильм так и не дошел до широкого зрителя. Режиссер ленты Михаил Широков договорился вначале с одним телеканалом, потом с другим... Но власти готовились к выборам 96-го года, и вспоминать о трагедии никому уже не хотелось. А потом случались другие трагедии и другие выборы... И фильм «Стокгольмский синдром России» так и остался в нашем с Михаилом архиве. Несколько лет назад не стало Миши. И фильм теперь для меня не только память о трагедии в Буденновске, но и память о нем.

Лишь однажды мне удалось показать «Стокгольмский синдром России» в переполненном зрителями зале. Это был университетский зал в Берне. После окончания фильма публика долго не отпускала меня, все задавая и задавая вопросы: как могло произойти такое?.. Но на многие из этих вопросов до сих пор нет ответов. И не только у меня.

Каким образом колонне из трех армейских грузовиков с десятками вооруженных до зубов боевиков удалось проехать полями 540 километров, преодолеть 68 блокпостов и остаться незамеченными до самого Буденновска?

Кто принимал решение о штурме больницы, в которой находились около двух тысяч заложников, притом что террористы выставили захваченных людей в окна и прикрывались ими от огня? Кто дал команду остановить штурм, когда бойцы спецназа уже были под окнами больницы? Кто из силовиков не позволил журналистам встретиться в больнице с Басаевым, когда он этого требовал, обещая отпустить часть заложников или расстрелять? Нас к нему ведь все равно провели, но лишь после того, как по его команде были расстреляны шесть человек...

Кто стоял за организацией этого рейда, целью которого был вовсе не Буденновск, а, как говорил мне сам Басаев, Москва? Кто обеспечил Басаева военными грузовиками, современными рациями, удостоверениями силовых структур, спецназовскими автоматами бесшумного боя?..

За двадцать лет мы так и не услышали ответов на эти и многие другие вопросы. Может быть, поэтому некоторое время спустя уже другому отряду террористов, еще более экипированному, все же удалось приехать в Москву и без всяких проблем захватить почти тысячу заложников в «Норд-Осте».

Басаева остановили милиционеры Буденновска, которых ему не удалось купить.

Бараева, который вроде бы был задержан в Грозном, но каким-то чудом оказался в Москве, уже не остановил никто. И мы получили очередную сотню невинных жертв...

После Буденновска генерал Степашин, возглавлявший ФСБ, и генерал Ерин, стоявший во главе МВД, подали в отставку, осознав ответственность и взяв вину на себя. После «Норд-Оста» генералы ФСБ и МВД получили высокие награды, так и не признав публично ни своей вины, ни ответственности... За что им были вручены эти награды? И почему секретным указом?

Но тогда в Буденновске, нам, заложникам, было не до будущих терактов и не до глобальных вопросов. Мучил только один, самый глобальный, – выживем или нет. Мне было чуть легче – я под мрачным приглядом террористов ходил с камерой и фотоаппаратом, снимал, общался, записывал, то есть, занимаясь своим профессиональным делом, отвлекался от дурных мыслей и страха. Я задавал Басаеву неудобные вопросы про то, кто за ним стоит – ФСБ или ГРУ, а он лениво отшучивался в камеру, что ему все равно, кто там стоит, лишь бы ему своей цели добиться. А его целью был, как ни парадоксально, мир в Чечне. Басаев требовал от Москвы остановить боевые действия, вывести войска из Чечни и начать мирные переговоры.

Эти беседы с ним, с другими террористами, с заложниками меня отвлекали, приглушая страх. А людям приходилось труднее. Они были в ужасе. Сидели среди трупов. Писали на руках свои имена и телефоны, чтобы потом, если убьют, их опознали. И сообщили родственникам. Люди боялись террористов, которые не щадили никого, и боялись своих, которые в любую минуту могли начать штурм...

 Нас всех тогда спасли не силовики. Спасла политическая воля руководства страны, которое не пошло на поводу у силовиков. Спас премьер Виктор Черномырдин, депутаты Егор Гайдар, Сергей Ковалев, Александр Осовцев, Валерий Борщев, Юлий Рыбаков... Спасли журналисты, которые не позволяли силовикам врать, вводя в заблуждение не только общество, но и руководство страны. И руководство из-за этих публикаций и из-за реакции общества думало не о своем имидже и не об имидже силовиков. Думало о людях...

Тогда, в автобусах, боевики посадили нас вдоль окон, превратив каждого из нас в живой щит для себя. Когда отъезжали от больницы, Басаев вдруг попросил у остающихся там женщин-заложниц прощения. Словно можно вначале дать команду расстрелять шесть человек, а потом за это извиниться. И извиниться за десятки случайных жертв в мирном городке... Это, говорил он, была наша вынужденная мера. Мы, дескать, не хотели причинить вам зла. Нас, дескать, вынудили. И женщины-заложницы, уже освобожденные, вдруг стали говорить в ответ, что ничего... Бог простит, говорили. Езжайте с миром... И махали нам вслед руками. И нам. И террористам...

В автобусах, целый день ползших полями под изнуряющим солнцем, мы все изнемогали от жажды. И последние бутылки воды бережно передавались из рук в руки для одного-двух глотков по очереди – от террориста к заложнику, от заложника к террористу...

Во всем происходившем временами казался какой-то сюр. Какой-то киношный надрыв. Но лишь казался. Стокгольмский синдром действовал по полному: мы зависели от них, они – от нас. А все вместе – от воли Москвы. От стойкости Черномырдина.

Теперь, много лет спустя, я регулярно встречаюсь с одним из бывших руководителей той спецоперации. Человек мудрый, много повидавший, суперпрофессиональный, он до сих пор говорит не обо всем, что знает, хотя уже давно в отставке. Поднимаем очередной бокал и в очередной раз начинаем спорить, прав был Черномырдин, отпустив Басаева, или нет. Я утверждаю: прав, потому что думал о нас, а не о Басаеве. Басаева все равно потом нашли и наказали. А товарищ возражает: не прав! Потому что он сам до сих пор думает о Басаеве, которого упустил, хотя мог достать уже тогда, а не позднее... И успокаивает: «Да вы бы все равно уцелели, мы только двигатели автобусов заминировали и колонну в поле взяли бы чисто. На автобусы у нас рука набита». А я ему напоминаю про Первомайское. Про Беслан. И про «Норд-Ост»... И каждый остается при своем.

Через некоторое время после Буденновска я репортером участвовал в ралли «Париж – Пекин». Ночью сидели как-то у костра в пустыне Гоби и разговорились с нашими вертолетчиками, которые сопровождали пробег. Командир борта, с которого я днем снимал гонку с воздуха, вдруг заговорил о Буденновске. Выяснилось, что он участвовал в той спецоперации. И что летел со спецназом над нашими автобусами, ожидая команды открыть огонь. Летели долго. И долго ждали. И очень переживали, что колонна уходит, а приказа все нет...

Я его слушал, спрашивал, а потом рассказал, что был в первом автобусе. В том самом, который он должен был расстрелять с воздуха. И что в автобусе сидел журналист Толя Баранов, сидели депутаты Ковалев, Орлов, Рыбаков... Командир, майор авиации МВД, вначале не поверил. Но ведь нам сказали, говорит, что в колонне только террористы. И что надо бить по первому автобусу и по последнему, а потом спецназ свое дело сам завершит. Вы-то, говорит, как могли в автобусах оказаться?

И я ему про то, как мы занимали места женщин, как подписывали позорную бумажку от МВД, что не будем иметь претензий к властям, если что... Про маршрут, про остановки, про их зависание над нами и про засады в полях... Майор поверил. Поднял кружку. И выпил за то, что не получил приказ. А я за того, кто его не отдал.

Пару-тройку лет спустя я встретился с Басаевым в Грозном. Он исполнял обязанности премьер-министра, конфликтовал с президентом Масхадовым и был страшно раздражен старушками, осаждавшими дом правительства и требовавшими от премьера пенсий. В костюме, в роли чиновника он смотрелся смешно, в разговоре о пенсиях был путано-неубедительным, в обиде на Москву, которая задерживает перечисление пенсионных средств, – забавен.

Но когда вспомнили о Буденновске – как-то моментально ожил. Стало сразу понятно, что война, диверсии, рейды и теракты ему значительно ближе, чем бюджет, водопровод и канализация. Он снова стал рассказывать, как легко проезжал блокпосты, как много у нас продажных силовиков... Он снова объяснял, что в Буденновске оказался случайно, что не было другого выхода, что шел на Москву... А я слушал его, записывал на диктофон и думал: как жаль, что на его пути оказался Буденновск. Как хорошо, что его путь не дошел до Москвы...

Источник -  http://www.newizv.ru/society/2015-06-19/221410-kak-eto-bylo.html