Апофигей неправосудности

Насладился приговором по делу «пуссек». Ранее уже высказывался, пожалуй, первым из юристов о самом деле и о приговоре. Напомню суть моей позиции. Певуньи-феминистки вторглись в храм Христа Спасителя, взобрались на амвон, пошумели, подвигали конечностями, хотели спеть песню в жанре панк-молебна Богородице, чтобы прогнала Путина, спеть не удалось: из храма их выдворили, а песня была затем выложена в интернете.

Такие поступки не приветствует не только общественная мораль, но и право. Действия Толоконниковой со товарки прямо описаны статьей 5.26 Кодекса об административных правонарушениях: «Оскорбление религиозных чувств граждан либо осквернение почитаемых ими предметов, знаков и эмблем мировоззренческой символики». Есть в этом кодексе еще одна статья — «Мелкое хулиганство». В принципе тоже подходит. Но она носит более общий характер, наказывая за разного рода действия, нарушающие общественный порядок, а в юриспруденции есть правило, что при конкуренции специальной и общей норм применению подлежит специальная.

Но этот правовой принцип имел бы значение, если бы следствие и суд намеревались соблюдать закон. Задача же изначально была поставлена другая — вместо реально существующей административки создать уголовку. Песня уж больно дерзкая. Путина обижает, патриарха Кирилла оскорбляет. А в Административном кодексе наказание всего-то штраф в 10 минимальных размеров оплаты труда, или 15 суток ареста. Не годится. Требуется посадка — не на сутки, на годы. «Чтобы знали все, что закаяно...» (А. Галич). Но для реализации замысла недостаточно хулиганство мелкое признать грубым. Потребно оскорбление религиозных чувств превратить в мотив религиозной ненависти. А как ты это сделаешь, если в песне ни слова против православия, вообще против христианства? Сильно надо постараться. И вот обществу представлен конечный продукт совместных усилий следствия и суда.

Если скажу, что впервые сталкиваюсь с неправосудным приговором, — заслужу репутацию лицемера. Всякого навидался и нахлебался с нашим судом, застрявшим в обвинительном уклоне. Но приговор «пусськам» меня потряс смесью очевидного непрофессионализма и полного пренебрежения канонами судопроизводства.

Обычная технология изготовления тенденциозного приговора проста. Вся мотивировка сводится к двум фразам: «Показания подсудимых суд расценивает как неправдивые, преследующие цель уклониться от уголовной ответственности» и «К доказательствам, представленным стороной защиты, суд относится критически». Доказательства ведь оцениваются судом по внутреннему убеждению. Вот на него и делается упор. Все эти наработки советского еще правосудия в приговоре присутствуют. Не удивило меня и практикующееся последние годы привлечение в помощь заказному обвинению акта лингвистической экспертизы, нужда в которой полностью отсутствует. Порадовало, правда, что нужных экспертов найти удалось только с третьего захода. Первые две группы лингвистов заупрямились и белое черным признавать не стали. А в состав третьей группы был введен юрист. Судя по всему, «в штатском». И текст заключения вышел вовсе не лингвистический, а сугубо юридический (с. 25 приговора). Ставить перед экспертами правовые вопросы в уголовном деле нельзя. Но если очень хочется, то, оказывается, можно. Закон, конечно, побоку. Но зато неправосудный приговор получает подпорку также и в общественном мнении: уважение к науке у людей какое-никакое всё же осталось. А то, что перед нами вовсе не научная экспертиза, а профанация специальных познаний, — человек, в праве несведущий, сразу и не распознает.

Приговор певуньям-феминисткам заключение третьей экспертизы полностью продублировал. Вот тут-то и начинается самое интересное. Великое всё же дело — гласность, свобода распространения информации. Событие в ХХС и песня «Богородица, Путина прогони» стали известны едва ли не многим сотням тысяч пользователей интернета. Панк-молебен насыщен политикой, религия в нем не порочится. И никакие эксперты не в состоянии внушить людям, что певуньи руководствовались ненавистью к православной вере.

В такой весьма неприятной для себя ситуации суд совершает роковую ошибку — он пытается обосновать свой заведомо неправосудный приговор и терпит сокрушительное фиаско. Песня убирается в сторону — ее содержание никакой мантрой «ненависть, ненависть, ненависть…» не отобьешь. Религиозную ненависть суд тщится извлечь — надо же додуматься! — из того факта, что спеть ее «пусськам» в храме не удалось. Помешали, подключить аппаратуру не дали, из храма выдворили.

И вот уже находившиеся в храме прихожане и охранники дружно дают уникальные показания, что в действиях «пуссек» «политических мотивов не было» (с. 7,15), т.е. свидетельствуют о том, чего наблюдать не могли, если, конечно, им было не дано чудесным образом проникнуть в психику и читать мысли.

Но это негатив — чего не было. А ненависть и вражда чем подтверждаются? Пожалуйста, получите позитив: «Все действия подсудимых и неустановленных соучастников явным и недвусмысленным образом выражали религиозную ненависть и вражду, что выразилось в поведении, противоречащем общественным нормам поведения в православном храме. Действия подсудимых глубоко оскорбили и унизили чувства и религиозные ориентиры потерпевших» (с. 34). Суд творит откровенный произвол, попирает принцип правовой определенности. Получается, одни и те же действия можно квалифицировать и по Административному и по Уголовному кодексам. Безосновательно. Как вздумается следователю и судье или применительно к властному заказу. Более того, создан опаснейший прецедент: теперь можно пришить уголовку любому, кто нарушил «общественные нормы поведения в православном храме».

И всё же: как-то очень неконкретно о ненависти и вражде. У кого, к кому? Ответ дает следующий пассаж из приговора:

«Суд приходит к убеждению, что действия Толоконниковой Н.А., Самуцевич Е.С., Алехиной М.В. и неустановленных лиц унижают и оскорбляют чувства значительной группы граждан в данном случае по признаку отношения к религии, возбуждают у них ненависть и вражду, тем самым нарушают конституционные устои государства».

Перечитал несколько раз, подергал себя за ухо. Вон оно как! Сразу не догадался. Оказывается, по приговору преступление «пуссек» состоит в том, что, унижая и оскорбляя чувства верующих, они возбуждают у них, этих самых верующих, ненависть и вражду. К кому? Двух мнений быть не может, к тем, кто их унижает и оскорбляет, т.е. к самим себе.Концы с концами не сошлись. Саморазоблачение сочинителей приговора — не убежден, что он писался одной г-жой Сыровой, — состоялось.

Представьте себе, сей абсурд, еще не венчает приговор. Подлинный шедевр впереди. Читаем: «Ненависть и религиозная вражда со стороны подсудимых проявлялась и в ходе судебного заседания, что было видно по реакции, эмоциям и репликам подсудимых в ходе допроса потерпевших и свидетелей».

Когда слушал трансляцию в интернете, не поверил своим ушам. Когда читал, отказывался верить своим глазам. Считал, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. Сказать, что суд грубо нарушил закон — значит ничего не сказать. Признавать поведение подсудимых на суде доказательством их виновности в предъявленном обвинении уголовно-процессуальное право категорически запрещает с момента возникновения современного судопроизводства, т.е. уже более двух веков. Элементарная юридическая грамотность не позволяла суду ссылаться на поведение подсудимых как обвинительную улику в самых что ни на есть расправных, фальсифицированных делах. Поэтому ссылку в приговоре на поведение подсудимых в ходе процесса как подтверждающее обвинение иначе как чудовищным попранием основ уголовного процесса назвать не могу. Перед нами чистое ноу-хау — побег с территории законности.

По приговору плачут такие основания отмены, как «выводы суда не подтверждаются доказательствами, рассмотренными в судебном заседании» и «неправильное применение уголовного закона».

Беда страны — низкое уважение к суду. Но суд — попирающий закон, не заслуживает уважения. Он заслуживает презрения. Это не суд. Это косметика.

Генри РЕЗНИК,

президент Адвокатской палаты г. Москвы

От редакции

Уважаемый Вячеслав Михайлович Лебедев. Мы доверяем Г. М. Резнику и просим ответить Вас.

Источник: Новая газета. 2012. 29 августа. С. 2. Оригинал статьи.