Александр Черкасов: «Взрывы – это месседж»

— Саида Бурятского я ни разу живьем не видел, кроме как через какие-то его ютьюбовские выступления. И, кстати, статья в русской «Википедии» о нем довольно вменяемая и подробная. Так что не ленитесь, посмотрите, почитайте. Другое дело, в разговоре о Бурятском важно расставить кое-какие акценты. Бурятский не араб, которыми нас так пугают. Не кавказец, которыми нас тоже пугают. Его настоящее имя — Александр Тихомиров, и он прежде всего проповедник, причем до 2008 года его знали исключительно как салафитскогопроповедника. Я даже позволю себе назвать его «специалистом по коучингу и мотивации». 

— Что же он проповедовал?

— В своем деле он был очень талантлив, но весьма специфически: занимал такую ленинскую позицию — критиковал прежде всего не врагов, а конкурентов. В случае Северного Кавказа он должен был бы критиковать суфиев; там, в Дагестане, Чечне, Ингушетии, все же распространен суфийский ислам. Но его проповеди против суфиев известны гораздо в меньшей степени, чем проповеди против других радикалов — такфиритов и мадхалитов (продолжая аналогию с Лениным — «меньшевиков и эсэров»). Это вообще типично для радикалов: если посмотреть на некоторые российские протестные движения, то там абсолютно то же самое: полемика с конкурентами сильнее, чем с врагами. Такой подход — чегеваровский, большевистский — характерен и для террористических, и для повстанческих движений во всем мире.

— Но вы верите, что его действительно больше нет? Потому что нам объявили о его смерти, но доказательств вроде как не представили.

— Надо понимать, откуда появилась версия о том, что он жив. 17 августа 2009 года заминированный автомобиль, за рулем которого на видео позировал и проповедовал Бурятский, протаранил ворота ГОВД Назрани. Здание было разрушено, погибли десятки людей. А Бурятский спустя несколько недель «воскрес» в своем очередном видеообращении. Вроде бы нехорошо так обманывать, но что с комиссара возьмешь… Но теперь о его смерти сообщает не он сам, не сайт ингушского подполья — об этом сообщают спецслужбы. И у меня нет оснований не верить им в этом вопросе. Тем более они не спешили сообщать о его гибели. О ней было объявлено день эдак на третий, до того тела отправляют в Ростов на экспертизу. 

Уже бывало, что торопились отчитаться, — сколько раз «убивали» Басаева, сосчитать невозможно. Перед захватом «Норд-Оста» представитель штаба Объединенной группировки три раза сообщал, что Мовсар Бараев убит. Потом он, живой и невредимый, появился в Театральном центре на Дубровке. Не думаю, что теперь кому-то еще хочется так подставляться. 

Что касается Бурятского, то в определенном смысле он, несомненно, жив, — но только в своих проповедях, в видеороликах. И эти проповеди, боюсь, не утратили свою силу. 

— Возможно ли, что именно Бурятский готовил смертниц, взорвавших себя на станциях «Лубянка» и «Парк культуры»?

— Давайте не торопиться, ведь у нас нет никаких данных, чтобы это утверждать или с этим спорить. Подполье не сводится к одному Бурятскому. 

— Но с Бурятским эти взрывы все равно как-то связаны?

— Мы хотим, чтобы события, связанные хронологически, были связаны еще и логически. Саид Бурятский, Анзор Астемиров (его убили несколько дней спустя в Кабардино-Балкарии) — очень известные идеологи, но вряд ли взрывы в метро как-то связаны с их убийствами. Слишком мал временной лаг между этими событиями. Не думаю, что можно было подготовить террористок и теракт за несколько дней. 

— Тогда почему взрывы прогремели именно сейчас?

— Если бы взрывы прогремели через месяц или, наоборот, месяц назад, мы бы тоже задавали этот вопрос: «Почему именно сейчас?» Я не берусь лезть в шкуру или в сознание подпольщиков. У них своя логика, свое видение мира и важных событий в этом мире. Почему взрывы жилых домов случились именно в сентябре 1999 года? Наверное, потому, что тогда началась война в Дагестане. Но совершили эти взрывы ваххабиты из Карачаево-Черкесии, их связь в этом деле с другими фундаменталистами Кавказа не доказана, это была совершенно другая структура подполья. С 2004 года мы жили в относительном спокойствии.

— Чем взрывы-2004 отличаются от взрывов-2010?

— О смыслах говорить не берусь, отвечу примитивно. В 2004 году взрыв был в тоннеле, в 2010 — на перроне. Сейчас большую опасность взрывного устройства представляли осколки. В 2004 году эвакуировать погибших и раненых было тяжелее. 

— Тогда ответьте, какой смысл несут теракты на станции «Лубянка» и «Парк культуры»? Это месть? Предостережение? Или, может быть, вызов?

— Век террористов, век подпольщиков так короток. Говорят, что сапер ошибается дважды, — в первый раз, когда выбирает профессию сапера. Состав подполья каждый год обновляется чуть ли не на половину. Для ответа на ваш вопрос нужно понять логику, в которой живет смертник. Какой смысл вложил бы в теракт он сам? Месть могла бы быть мотивом, из-за нее он, скорее всего, и ушел в лес. Предостережение? Но кого ему предостерегать?.. Вызов?.. Многие говорят, что взрывы в московском метро — это вызов существующей власти, но я с этим не могу согласиться. Взрывали не власть, а простых граждан, таких как мы с вами. 

— Есть версия, что целью смертницы была станция метро «Октябрьская», где находится здание МВД, а не «Парк культуры»…

— У человека, который выдвинул эту версию, видимо, есть связь с потусторонним миром. Я даже понимаю семантику этой версии. Тот, кто ее придумал, считает, что взрывы обращены к самой власти. Эта идея скорее говорит о ее авторе, чем о чем-нибудь другом. 

— Но если это вызов не власти, то кому?

— Всем нам. Человек, который готовится отправиться в горние выси, описанные Бурятским, думает о своем превосходстве над другими людьми. Наверное, у тех, кто себя взрывает, есть и собственный мотив. Но в данном случае смысл в посланиедолжен вкладывать скорее не автор, а адресат, то есть мы с вами. Пусть читатель сам попытается понять, как к нему относится тот, кто взрывает себя вместе с ним, — или оставляет выжившим, но испуганным. Это некий месседж, который зависит от того, как читатель его прочтет. Возможны варианты. «Бойся и трепещи», например. Или: «Это тебе за неучастие или соучастие в том-то и том-то». Или: «А что сделаешь ты?» Так что взрывы в московском метро — это и месть, и предостережение, и вызов. И в то же время — ни то, ни другое и ни третье. 

Есть такая замечательная книга, она называется «Говорит Москва». Ее написал полвека назад Юлий Маркович Даниэль, за что его, собственно, и арестовали в 1965 году. В книге говорится о Дне открытых убийств — дне, когда человека могут безнаказанно убить и сам он тоже может убить, не понеся наказания. Важно, что выберет главный герой. И он понимает, что главная цель Дня открытых убийств — испугать всех и вся. В этот день он выходит на улицу, чтобы показать, что он не испуган. «Я не боюсь, но я не буду проливать кровь», — решает он. Так он трактует этот день. Так он читает этот месседж.

— Хорошо, а как вы прочитали месседж смертниц? Или я немножко переформулирую: как нужно его читать?

— Все вокруг вдруг очень испугались смерти. Я не понимаю почему. Может, все рассчитывают жить вечно? Но тогда получается, что те, кто после взрывов стал испытывать страх, раньше жили бессмысленно. Сейчас у них появился шанс на более осмысленную жизнь. 

Давайте вспомним опыт Варшавского гетто. Все там были обречены. Но по статистике у участников Сопротивления был больший шанс выжить. Именно осознание ежедневно возможной смерти и может сделать наше существование осмысленным. Впрочем, это долгий разговор: как жить и как выживать в подобных условиях, как относиться к террору и контртеррору. Те, кто был на войне, поймут, о чем я говорю. Впрочем, мы все уже второй десяток лет живем на войне — только не все это поняли…

— Для вас лично взрывы в московском метро стали неожиданностью?

— Нет. Я могу провести параллель с человеком, который сидит в окопе. И вот рядом с этим человеком падает снаряд. Что, это для него полная неожиданность? Да нет, конечно. Мне странно, насколько моих сограждан удивляет и даже оскорбляет напоминание о смерти на исходе Великого поста, в первый день Страстной недели. Народ-богоносец…

— А может быть, у этих взрывов какая-то экономическая подоплека?

— Думаю, что нет. Вопреки распространенным убеждениям российский террор не стоит огромных денег. Даже в подготовке «Норд-Оста» не были задействованы какие-то гигантские суммы. Попытка найти экономическую подоплеку уже была в книге «ФСБ взрывает Россию». То, о чем говорили в «предбаннике» и на кухнях, где Алла Дудаева могла слышать подобные разговоры. Это опять-таки больше сообщает о психологии авторов версий, а не о сути событий.

У нас принято повторять: кто платит, тот и заказывает музыку. Но что могут сказать о деньгах люди, которые понимают свою скорую смерть? Скорее популярность этой версии говорит о том, насколько мы далеки от происходящего. Я не знаю, кто это сказал: наверняка какой-нибудь представитель власти или близкий к ней журналист. Для них это естественно, потому что в такой логике они живут. В частностях это имело место: освобожден очередной родственник Мурата Зязикова, и у боевиков внезапно появляются миллионы долларов. Но это частный случай самофинансирования подполья.

Экономический аспект бывает в фильмах о Джеймсе Бонде, когда злодей кроме абстрактного зла имеет еще и земные цели: обрушить рынки, обесценить золотой запас США… Но это логика Голливуда. А логика джихада, скорее всего, отличается от логики Голливуда. Доку Умаров вряд ли держит пакеты акций и вряд ли играет на бирже. Кстати, российская биржа в понедельник не дрогнула. То ли она испугалась реагировать на взрывы, то ли эти риски уже в ней заложены. 

— Как думаете, как отреагируют на взрывы Медведев и Путин?

— А Медведев еще разве не отреагировал? Он вроде предложил ужесточить меры наказания террористов. Хотя живых смертников и так не бывает. Ввести для них смертную казнь — полный абсурд. Да и в Совете Европы нас не поймут, а мы туда так рвемся, так рвемся… 

Медведев, между прочим, уже раз третий говорит, что террористов надо уничтожать. Уничтожать, а не допрашивать или судить. На похожих заявлениях сделал себе в 1999 году имя Путин. Но крутые меры за десять с лишком лет «второй чеченской» уже показали свою неэффективность. Усиление полицейского контроля ведет только к усилению коррупции и больше ни к чему. Полицейская реакция — самая примитивная из возможных. Но мы опять наступаем на те же грабли. Я ждал умной реакции, но Медведев уже высказался. 

— Можно, я задам невероятно глупый, но, по-моему, очень важный вопрос? Что нужно делать в сложившейся ситуации?

— Надо осознать реальность как она есть и произнести наконец вслух, что быстрой победы над террором не будет. Его идеология, к сожалению, для многих привлекательна. Есть люди, которые просто не видят для себя другого пути. Выйти из подполья тоже сложно, потому как настоящих амнистий никогда не было. Теперь нужна долгая и кропотливая работа. 

А желание быстрой победы и делает войну бесконечной. Силовые методы пора дополнить аналитической работой, причем не только спецслужбам. Нужно исследовать и обсуждать эти явления, публично спорить о них, говорить в открытую. Понять социальные и криминальные корни подполья. Хотя они-то как раз лежат на поверхности. Это коррупция, бедность, безработица, но не только, — прежде всего это десять лет контртеррора. С этим все гораздо сложнее.

— Все вокруг опасаются, что взрывы могут повториться.

— Могут. Взрывы в московском метро — это часть кавказской войны. Мы можем вспомнить прошлые теракты. 2002 год: до захвата «Норд-Оста» был еще взрыв автомобиля напротив «Макдоналдса» на «Юго-Западной». В Москве еще находились машины, начиненные взрывчаткой, но потом боевики дали отбой. 31 августа 2004 года был взрыв около метро «Рижская», вечером террористы взорвали два самолета — накануне захвата школы в Беслане. Я тоже очень боюсь, что такого рода теракты — часть более широкой кампании. И мне понятно, почему спецслужбы переведены на усиленный режим. Расслабляться ни в коем случае нельзя.

— Когда я вам первый раз позвонила, вы в метро ехали. Не страшно было?

— Как всегда. Взрывы — это скорее повод задуматься: как же мы живем, братцы? Уж простите, что я стал срываться на проповедь, мне этого меньше всего хотелось. Но почему Москва реагирует только на саму себя? На Кавказе взрывают чуть ли не каждую неделю — это что, другая планета? Так что московские взрывы — это не неожиданность, а неизбежность. Идет война, но народ воспринимает ее как нечто чужое и далекое. У нас все, что находится за МКАД, — как будто чужое. Но Москва, мегаполис — естественная цель для террористов, нужно просто помнить об этом. Так что террор и контртеррор сегодня — это неизбежное зло. Есть страны, где научились со всем этим жить, например Израиль. А мы? Мы расстались с большей частью гражданских свобод в обмен на контртеррористические операции. Думали, это будет бесплатно? Не я сказал: «Кто отдает свободу в обмен на безопасность, не получает ни безопасности, ни свободы». 

Источник:
OpenSpace.Ru. – 01.04.2010
http://www.openspace.ru/society/russia/details/17012