Ящик Пандоры со «справедливыми границами» лучше не открывать

Официальной информации мало, обещанного «прозрачного обсуждения» не хватает, люди взволнованы. Это волнение можно понять, если вспомнить, как в конце августа 2018 года началось неожиданно резкое обострение напряженности в связи с демаркацией административной границы между Чечней и Ингушетией.

Тот кризис был вызван, прежде всего, проблемами отношений между властью и гражданским обществом Ингушетии, но также и проблемами отношений между ингушским обществом — и властями, и жителями Чечни, и проблемой уровня понимания Кавказа российской федеральной властью, Кремлем, администрацией президента.

Впору об этом напомнить, учитывая своеобразный «юбилей»: десять лет той самой ошибке межевания, породившей кризис в отношениях между братскими народами и республиками.

* * *

Территориальный спор между Чечней и Ингушетией длился уже многие годы.

Де-факто «развод» между двумя составными частями Чечено-Ингушской АССР состоялся еще в 1991 году. Тогда Чечня не участвовала в общероссийском референдуме 11 марта о введении поста президента России. С другой стороны, ингушские районы не участвовали в начавшейся в августе 1991 года так называемой чеченской революции, приведшей к подписанию новоизбранным президентом Чеченской Республики Джохаром Дудаевым Указа «Об объявлении суверенитета Чеченской Республики». Между тем прошедший 15 сентября в Назрани Чрезвычайный съезд депутатов Ингушетии всех уровней провозгласил Ингушскую Республику в составе РСФСР. 4 июня 1992 года была образована Республика Ингушетия в составе РФ.

Однако первый договор о размежевании административной границы был подписан только в 1993 году главами Ингушетии и Чечни Русланом Аушевым и Джохаром Дудаевым. Договор предполагал, что бо́льшая часть Сунженского района бывшей ЧИАССР отходит к Ингушетии — из многих населенных пунктов в Чечне остались только Серноводск и Ассиновская, — а для окончательной демаркации границы будут созданы специальные комиссии. Тем временем на дорогах — и на равнине, и в горной части, — на-де-факто границе были выставлены милицейские посты.

В 2003 году главы Ингушетии и Чечни Мурад Зязиков и Ахмад-Хаджи Кадыров подписали новый договор, фактически повторявший предыдущий. Видимо, для федерального центра был неприемлем никакой документ, подписанный ичкерийской стороной. В 2003 году республики решили обратиться к президенту РФ с просьбой возобновить деятельность государственной комиссии по определению административной границы между республиками. Впрочем, окончательная демаркация административной границы так и не произошла.

И вот десять лет назад, в феврале 2009 года, сначала в Чечне, потом в Ингушетии были приняты законы о составе и границах муниципальных образований: 13 февраля — закон № 6-РЗ в Чечне, а 23 февраля — закон № 5-РЗ в Ингушетии. При этом Ингушетия включила в свой состав 22 тыс. га покрытой лесом и лугами горной территории по правому берегу реки Фортанга, которую Чечня в 2009 году почему-то не включила в свой состав. Между тем ранее, до начала первой чеченской войны, чеченские милицейские посты стояли по Фортанге, но на 2009 год эта горно-лесистая местность, где в чечено-ингушском приграничье базировались боевики «Имарата Кавказ», весьма относительно контролировалась властями. Ни осуществлявших «контртеррористическую операцию» «федералов» и «кадыровцев», ни тем более «имаратчиков» административная граница не интересовала, и ее изменение прошло незамеченным.

Очевидно, произошла банальная ошибка. Тогда бы ее исправить — и проблем бы не было. Уровень доверия ингушского общества к руководителю республики Юнус-Беку Евкурову, совсем недавно, осенью 2008-го, сменившему непопулярного Мурата Зязикова, был весьма велик. Это теперь, десять лет спустя, наоборот, ситуация изменилась диаметрально, в республике есть сильная оппозиция ее руководителю, и эта оппозиция «ловит» любое его ошибочное действие, слово или молчание. А тогда, в 2009-м, скорее всего, авторитета Евкурова хватило бы для решения проблемы «в рабочем порядке». Но никто ничего не заметил и ничего не сделал.

Территориальный конфликт обострился осенью 2012 года — весной 2013 года, но он не касался «деталей» — игра шла по-крупному. 9 февраля 2013 года вступил в силу закон Чеченской Республики «Об образовании муниципального образования Сунженский район и муниципальных образований, входящих в его состав, установлении их границ и наделении их соответствующим статусом муниципального района и сельского поселения», принятый парламентом ЧР 18 октября и подписанный главой ЧР Рамзаном Кадыровым 6 ноября 2012 года. Согласно ему, Сунженский район ЧР, состоящий из узкой полосы земли и двух сел, должен был прирасти за счет густонаселенного равнинного Сунженского района РИ. Ингушские города Карабулак и Сунжа, станицы Нестеровская и Троицкая, села Аршты и Чемульга объявлялись находящимися на территории Чечни. Естественно, это вызвало резко отрицательную реакцию в Ингушетии.

Этим притязаниям нашли обоснование в виде когда-то существовавшей «справедливой границы». Вспомнили о разграничении между чеченской и осетино-ингушской республиками до образования в 1934 году Чечено-Ингушетии. Вообще-то ящик Пандоры со «справедливыми границами» лучше не открывать: у кого-то найдутся еще более «справедливые». Вот и тогда представители «казачества» вспомнили, что Наурский и Шелковской районы были включены в состав восстановленной Чечено-Ингушетии только в 1950-х годах.

Тогда кризис не разверзся. Фактического земельного передела не последовало, но территориальные претензии серьезно осложнили и так непростые отношения руководителей двух субъектов федерации. В итоге конфликт был уведен из общественного поля и притушен усилиями федерального центра. Его внезапное и ничем, казалось бы, не спровоцированное обострение началось в конце августа 2018 года и достигло апогея после 26 сентября, когда стало известно, что глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров и глава Чечни Рамзан Кадыров в присутствии Полномочного представителя Президента РФ в СКФО Александра Матовникова подписали соглашение «Об установлении границы между Республикой Ингушетия и Чеченской Республикой».

Дальнейшее общеизвестно.

* * *

В чем причины того, пожалуй, самого серьезного за весь прошедший год кризиса на Северном Кавказе?

Слабость власти в Ингушетии, ее неспособность говорить с обществом — раз.

Напротив, желание чеченских властей продемонстрировать свою силу, сплотить общество вокруг очевидной идеи «собирания земель» — два.

И — три, по порядку, но не по значению.

Никакие договоры о территориальных переделах между кавказскими республиками были невозможны без санкции из Москвы, со Старой площади. Любой человек, мало—мальски знакомый с ситуацией, мог «на раз» просчитать последствия такого передела, предсказать неизбежный кризис и сказать «стоп!». Но, видимо, такого человека не нашлось.

Конечно, нельзя напрямую приравнивать нынешние дагестано-чеченские переговоры к прошлогоднему чечено-ингушскому соглашению. В горных странах всегда все сложнее. Но вот уровень «московской» экспертизы, санкционирующей эти процессы, вряд ли изменился. Похоже, здесь, «на плоскости», чиновники не знают и не понимают горы и горцев. А вот это уже по-настоящему опасно.