Марафонец

Сегодня утром, на рассвете, в пятом часу утра во сне умер Сергей Адамович Ковалёв. Наш старший товарищ, учитель, коллега. Неутомимо споривший и с нами, и с оппонентами, и с судьбой. Учёный, исследователь, во всём искавший систему. Боровшийся с системой, порою побеждая, но и в поражении, и в отчаянии не унывавший. Человек энциклопедических знаний и жизни возрожденческого размаха, — теперь об этом можно сказать, не боясь получить от него уничтожающую реплику. Сергея Адамовича, на самом деле, хватило на несколько полноценных жизней.

Учёный, биолог. Со школы — в КЮБЗЕ, Клубе юных биологов зоопарка. Биофак в не самые веселые для биологии годы «лысенковщины». Когда умер Сталин и всех сгоняли на траурные мероприятия, Ковалёв как раз вёл куда-то собаку из вивария и на призывы как-то на автомате ответил: «Но ведь живой пёс важнее мёртвого льва!» Ну да, живые для него всегда были важнее… Научное тут всегда было рядом с «общественным», и когда в начале 60-х «лысенковцы» вновь подняли голову, учёным пришлось заколачивать последний гвоздь в крышку гроба. «Гвоздём» стала статья за подписью нобелевского лауреата, академика Николая Семёнова. Писали статью Сергей Ковалёв и его друзья Михаил Беркенблит и Левон Чайлахян. Но это «общественное» было лишь продолжением собственно научной работы. Ковалёв защитил диссертацию, работал в МГУ, в лаборатории Израиля Моисеевича Гельфанда.

И тут «научное» вошло в столкновение с «общественным», — во второй половине шестидесятых Сергей Ковалёв со свойственной ему основательностью плотно погрузился в правозащитное движение, ещё не названное «диссидентским». Как-то Гельфанд задал Ковалёву вопрос: «Вы говорите, что система прогнила, пальцем толкни — и рухнет. Но то же самое говорили про Византию!» Ковалёв якобы ответил (на самом деле, не экспромтом, а обсудив): «Ну что ж, триста лет — этот срок меня устраивает!»

Эта установка оказалась верной, — режим рухнул меньше чем через тридцать лет, но лишь потому, что Сергей Адамович и его друзья были «марафонцами», не ожидая скорой победы. А тогда, в 69-м, Сергей Ковалёв и его друг Александр Лавут вынуждены были уйти из Университета.

Сергей Адамович, человек основательный, вошёл в «движение» осенью 68-го, во время суда над демонстрантами, протестовавшими против советского вторжения в Чехословакию. Сам он не был ни «вождем», ни оратором, ни манифестантом, — и судьба закономерно привела его в «Хронику текущих событий». Были арестованы её первые редакторы, — Наталья Горбаневская, придумавшая «Хронику» в 68-м, Илья Габай. «Хроника», несмотря на аресты, на протяжении пятнадцати лет составляла суть, стиль и стержень правозащитного движения в СССР. Поэтов сменили ученые: теперь Ковалев составлял и с присущей ему неторопливой основательностью редактировал «Хронику».

Аресты тех, кого Комитет государственной безопасности считал «лидерами» и «вождями», их покаяния и признания, шантаж остающихся на свободе привели к приостановлению выхода «Хроники» в 1972-м году. Издание было возобновлено в 1974-м, — теперь уже людьми, открыто взявшими на себя ответственность за её распространение: Татьяной Великановой, Сергеем Ковалёвым, Татьяной Ходорович. «Ответственность» была не пустым словом: в декабре 1974-го сам Ковалёв был также арестован.

В ходе следствия Комитет государственной безопасности решил было доказать клеветнический характер «Хроники». Во вменявшихся Ковалёву выпусках было порядка тысячи сюжетов. Неточности были найдены в десяти, кажется, сюжетах. Существенные неточности можно было пересчитать по пальцам одной руки. Следствие КГБ, само того не желая, подтвердило качество «Хроники текущих событий», недосягаемое для современных отечественных СМИ.

Приговор — семь лет строгого режима и три года ссылки. Сергей Адамович отбывал срок в Пермских лагерях, Чистопольской тюрьме, ссылку — на Колыме. В лагере было очень много поводов бороться за свои права, отсюда было о чём писать в «Хронику». Лагерная администрация отвечала на своем языке — вплоть до карцера и перевода на тюремный режим.

КГБ добавил к этому заложничество: арестованы и осуждены были Иван Ковалёв и Татьяна Осипова, сын и невестка Сергея Адамовича. Их шантажировали судьбами друг друга. Ковалёв выдержал и это испытание.

Свобода в оруэлловском 1984 году выглядела как жизнь за 101-м километром, но вдруг наступил 1985-й. Не прошло и тридцати лет из трехста, о которых Ковалёв говорил со своим учителем, с Гельфандом, — а стена зашаталась. Почему? Наверное, потому, что были люди, готовые преодолеть эту марафонскую дистанцию.
И ещё потому, что заполнялись страницы той «Жалобной книги», о которой говорил Ланцелот в «Драконе» Шварца. Не сами по себе заполнялись, — трудами Сахарова, Солженицына, Ковалёва, многих, многих других… Потому что люди читали эту книгу, читали «Хронику», читали прочий Самиздат, — и менялось их миропонимание. На многие неудобные вопросы находились ответы. И менялась реакция людей на эти ответы — от «Не может быть!», через «В этом что-то есть…» — к «Ну кто же этого не знает?»

Весной 1988 года Сергей Адамович, его друзья и соратники познакомились с «мемориальцами». В 1989 году «Мемориал» выдвигал Андрея Дмитриевича Сахарова в народные депутаты СССР, а в 1990-м Сергея Адамовича Ковалёва — в народные депутаты России. В Верховном Совете Сергей Адамович руководил Комитетом по правам человека, и «Мемориал» его поддерживал в этой работе. Депутатами тогда стали многие бывшие диссиденты и многие «мемориальцы». Что-то удалось поменять, — например, в пенитенциарной системе, которую Ковалёв опробовал на своей шкуре. Но…

Но на поверку новое время лишь означало, что массовые и грубые нарушения прав человека не исчезли, но изменились: вместо политических репрессий — этнические и социальные конфликты. Сначала на периферии распадавшегося Союза, потом и в России — Пригородный район в 1992-м, Москва в 1993-м, с 1994-го — Чечня.

В Чечне «группа Ковалёва» работала с декабря 1994-го. Попытки наладить переговоры. Репортажи из города, где под бомбёжками гибли мирные жители. Первые списки пленных, которых генералы предпочитали забыть. Сообщения о фильтрационных лагерях и зачистках. Спасённые человеческие жизни. И невозможность что-то изменить по большому счету. И так полгода, до Будённовска, до больницы с полутора тысячами заложников, захваченных террористами Шамиля Басаева. Тут, после провала безумного штурма больницы спецназом, «группа Ковалёва» сумела войти в переговоры и в итоге добиться освобождения полутора тысяч заложников в обмен на полтораста заложников добровольных, ставших «живым щитом» для террористов, которым дали коридор для выезда в Чечню. Члены «группы Ковалёва» — депутаты Борщёв, Молоствов, Рыбаков, Курочкин, Осовцов, «мемориалец» Орлов и другие — также стали добровольными заложниками. А в Грозном начались мирные переговоры под эгидой ОБСЕ. На полгода наступил какой-никакой, но мир. Только вот трое суток сорокаградусной жары в раскалённом автобусе были лишними для сердца Сергея Адамовича…

За это он был награждён высшей государственной наградой. Но не России, а Франции: в формуле награждения орденом Почётного Легиона описан подвиг Сергея Ковалёва в Будённовске. От государства российского и советского единственной наградой был тот лагерный срок.

«Группа Ковалёва», она же «наблюдательная миссия правозащитных организаций», прежде всего «мемориальских», продолжала работать на Кавказе. Но такого «настоящего макроскопического воздействия» больше не было. Такое ощущение, что маятник Истории взял обратный ход.

***
Если кто-то возьмётся подводить итоги…

Учёный, чья, возможно, блестящая карьера прервалась на взлёте. Правозащитник и редактор, отправленный на десять лет подальше от общества, пера и бумаги. Политик, депутат, общественный деятель, оказавшийся на обочине.

Вряд ли такого человека назовут успешным, — но всё дело в том, что считать успехом.

Идеалист, признававший лишь прагматику политического идеализма. Человек свободной мысли, претворявший эту мысль в действие. Никогда не отрекавшийся от товарищей и от убеждений. Марафонец, пробежавший свою часть дистанции и передавший эстафету.

На поминках всегда говорил: «с мёртвыми, как с живыми!» — и пил, чокаясь. Сергей Адамович остаётся с нами.