«Мы поняли: разорвать замкнутый круг пыток может только публичная огласка»

В январе 2018 года в квартире петербургского художника Николая Бояршинова раздался звонок домофона. Николаю сообщили, что это полиция, после чего он спокойно открыл дверь и без всяких сомнений впустил сотрудников в дом.

— И тут я увидел сына… Он был весь серый, побитый, в наручниках — мне показалось, просто в огромных кандалах. В этот момент у меня земля перевернулась.

Полицейские изъяли цветной пластилин, изоленту, елочную гирлянду. Интересовались, зачем в доме хранятся батарейки. Абсурд происходящего поначалу успокоил Николая, появилась надежда, что все разрешится буквально в ближайшие минуты. Спустя некоторое время он понял, что разбираться никто не собирается.

— Я — художник. Я могу сделать мозаику из хорошего материала, а могу из всякого мусора — битая плитка, посуда — и сделать очень убедительно, в чем-то даже лучше. Я понял, что все вещи, факты, что они собирают, даже положительные — это для них мусор, из которого можно слепить какую-то убедительную версию.

В этот момент Николая охватил страх, что в квартиру что-то подбросят. Он старался следить за руками сотрудников — и понимал, что уследить невозможно. Служебная собака стала нюхать карман одного из сотрудников. «Чудовищная мысль: если там что-то было — оно уже в квартире», — рассказывает Николай.

Наркотиков не подбросили. У антифашиста и вегетарианца Юлия Бояршинова нашли банку дымного пороха. После этого его сделали фигурантом дела о «террористическом сообществе "Сеть"».

За три месяца до обыска Бояршинова в кабинете следователя пензенского ФСБ Валерия Токарева сидела Елена Богатова, мать другого арестованного по делу «Сети» — Ильи Шакурского. Она работала продавцом и никогда раньше не сталкивалась с правоохранительными органами. Следователь убеждал мать: «Если вы любите своего сына, если хотите ему добра, внушите, что он должен все [признательные показания] написать».

Елена не понимала, что должен написать ее сын. Он учился на педагога, занимался музыкой и помогал бездомным. Нанятый ею адвокат Михаил Григорян объяснял, что спорить с ФСБ бесполезно, если просят написать — надо писать. И молчать. «Ты не стучи и никому не говори об этом абсолютно. Их сейчас посадят по-тихому, и они получат минимум. А если мы сейчас начнем разговаривать об этом, наверху разозлятся и закроют их основательно», — советовал он.

Перед допросом Богатовой устроили свидание с сыном.

— Они довели меня до края. Я стояла перед Илюшкой на коленях и плакала: «Сыночек, подпиши, пожалуйста!» А он отвечал: «Мама, но ты же понимаешь, я ни в чем не виноват».

Елена говорит, что ни минуты не сомневалась в невиновности сына. Илья жил в квартире напротив, она бывала там постоянно и знала, что в этом доме никогда не было ничего запрещенного. Однако этого не хотел слышать никто. Журналисты НТВ, снимавшие сюжет про сына, интересовались подробностями якобы готовящегося теракта. Их Елене предлагали описывать по подсказкам следователя. За «правильное» общение с журналистами — по сути, за публичный оговор сына — обещали более мягкий приговор. Адвокат продолжал требовать признания, друзья сына, которые могли бы быть свидетелями на суде, исчезали и меняли номера телефонов. Даже работодатель не хотел иметь дела с матерью «террориста» — Елене пришлось сменить работу.

Светлану и Дмитрия Пчелинцевых новость об аресте сына застала в Москве.

Дмитрий работал главным инженером в строительной компании, Светлана — кандидат медицинских наук, врач-кардиолог. Их сын Дмитрий должен был встретить возвращавшуюся в Пензу из Москвы бабушку. Когда она позвонила и сказала, что Дима не пришел, в семье сразу же забили тревогу. Узнав об обыске, отец тут же поехал в Пензу.

Следующим утром он уже ждал встречи со следователем ФСБ Валерием Токаревым, которая не состоялась. Пчелинцевы сразу же отказались от адвоката по назначению, что, вероятно, не понравилось следователю. Позже они узнали, что в разговорах с матерью Шакурского Богатовой следователь называл их «неадекватными», потому что они «не хотели помочь сыну, убедив его дать признательные показания».

Дмитрий и Светлана не видели сына, не получали от него писем. Все, что у них было, — это листы признательных показаний, которые Дмитрий писал каждый день. Светлана вспоминает, что они не могли поверить ни единому слову:

— Мы не могли понять, что происходит. Эти показания ужасали, просто волосы вставали дыбом. Поражало: ну даже если человек что-то сделал, ну зачем он будет так писать: «с намерением нарушить статью такую-то часть такую-то сделал то-то». Ну есть 51-я статья, зачем себя оговаривать?

Ответ на этот вопрос они узнали, когда в деле появился новый адвокат. Он рассказал родителям, что сына пытали. Единственным спасением от пыток были те самые листы признательных показаний. Любые жалобы на применение насилия в итоге попадали в руки к тем же людям, которые его пытали. Пчелинцевы решили, что разорвать этот замкнутый круг сможет публичная огласка. Они были готовы, рискуя здоровьем сына, пойти на этот шаг. Дмитрий написал заявление, что его признательные показания были получены под пытками. На следующий день его адвокат должен был публично заявить об этом СМИ. Но следователь Токарев нашел способ заставить Дмитрия замолчать.

Дмитрию дали встретиться с женой. Перед этим его жестоко избили и предупредили: он должен убедить жену отказаться от общения со СМИ. В противном случае она окажется в соседней камере, где ее изнасилуют десять человек, а сам Пчелинцев подвергнется еще более жестоким истязаниям. Свидание состоялось, и вечером родителям Дмитрия позвонил адвокат: «Я не могу вам этого не сказать, не могу взять на себя такую ответственность. Дима сказал жене, что, если к нему еще раз придут, он знает способы, как уйти из жизни в этой камере даже без всяких дополнительных средств». Дмитрий отказался от слов о пытках. Без его согласия адвокат не мог делать никаких заявлений.

В одном из главных русских романов о репрессиях «Архипелаге ГУЛАГ» его автор Солженицын размышлял о том, почему жертва, судьба которой уже, скорее всего, решена, — не кричит, не призывает всех вокруг засвидетельствовать несправедливость. До дела «Сети» информация о пытках ФСБ редко выходила за установленные пределы. Но в этом деле жертва закричала.

В конце января 2018 года в Санкт-Петербурге был задержан Виктор Филинков. Его жена Александра собиралась учиться программированию. В Киеве она нашла курс, который был ей по карману. Вечером 23 января Александра не дождалась мужа в киевском аэропорту и сразу заподозрила неладное. Виктора искали два дня и нашли в СИЗО №3 Санкт-Петербурга. Члены общественной наблюдательной комиссии тут же отправились к нему, зафиксировали следы пыток и сообщили об этом СМИ.

Раньше Александра не занималась политикой и активизмом. Сейчас девушка получает политическое убежище в Финляндии. Там она создала информационный проект по освещению всего дела «Сети» — RUPRESSION.

Александра много читала о пытках. Она решила, что единственный способ спасти мужа — кричать о происходящем как можно громче:

— Мы много читали новостей, истории о пытках и издевательствах на сайтах вроде «ОВД-Инфо» или «Медиазоны». Для нас было понятно, что замалчивание равно смерти. Конечно, можно еще сильнее получить за факт огласки, но зато это дает куда больше гарантий в будущем. Я ни на минуту не сомневалась, что если моего мужа пытают, то единственное спасение — это общественный резонанс.

С этого момента информация о том, что в ФСБ пытают фигурантов дела «Сети», начала распространяться.

О пытках Филинкова узнали родители задержанного осенью в Пензе Андрея Чернова. Ему самому удалось избежать столь жестоких издевательств. После ареста ему устроили очную ставку с избитым Пчелинцевым. Тот рассказал ему о том, что с ним сделали, и посоветовал сразу давать признательные показания.

Родители Чернова также увидели выступление правозащитника Льва Пономарева про пытки антифашиста Филинкова. Они тут же связались с правозащитником и рассказали о происходящем в Пензе. Пономарев сказал: собирайте всех родителей и давайте думать.

Светлана Пчелинцева вспоминает: «Черновы позвонили нам, мы позвонили Богатовой и матери еще одного арестованного — Армана Сагынбаева, Елене. Это просто в один вечер мы друг друга обзвонили, все записали друг друга».

Так появилась «Родительская сеть» — объединение родителей, которые спасают своих детей от пыток ФСБ и доказывают их невиновность.

Арестованные, подвергшиеся пыткам и запуганные Дмитрий Пчелинцев и Илья Шакурский больше заявлять об истязаниях не могли. Родители оказались перед сложным выбором, однако решили пойти на риск. Светлана Пчелинцева вспоминает, как «Родительская сеть» готовила свое первое заявление:

— Было очень страшно за последствия. Но мы-то понимаем, что сын там до такой степени напуган, что я вообще не знаю, как он там дышал и жил в этом постоянном страхе. Мы понимаем, что если мы сейчас будем молчать — все продолжится. И либо мы получим искалеченного изувеченного человека, либо они вообще его там убьют. Была какая-то внутренняя уверенность, что мы должны что-то делать. И если, не дай бог, с Димой бы что-то случилось — он бы нас понял.

Выступать с заявлениями в СМИ опасался и художник Николай Бояршинов. С «Родительской сетью» он общался через Telegram.

— Я видел, что другие родственники постоянно проявляют какую-то активность. Но я не верил, что это может дать какой-то результат. В этот первый период, когда не можешь ни спать, ни есть, постоянно думаешь о сыне, о том, какой все это абсурд… Такое полнейшее бессилие.

Его сын Юлий отказался разговаривать с сотрудниками ФСБ, сославшись на 51-ю статью Конституции. Отец полагает, что его не стали пытать так, как других фигурантов, из-за слабого здоровья. Следователи нашли другой способ разговорить Юлия — его поместили в СИЗО Горелово, сами условия содержания в котором считаются пыточными. Его отправили в так называемую «пресс-хату» — камеру на полторы сотни человек, где его избивали другие заключенные.

— Я увидел его на суде по продлению меры пресечения. Он был избит, на голове была большая свежая гематома. Жена кричала: «Посмотрите, он же весь побитый!» На это нам ответили: «Это же камера, там сидят арестанты, бывает, что они дерутся». И тогда я подумал, что в следующий раз нам могут сказать: «Да, бывает, что в камере убивают». Стало понятно, что молчать больше нельзя. Его просто могут убить.

17 апреля 2018 года в Сахаровском центре прошла первая пресс-конференция «Родительской сети». Там выступили родители арестованных в Пензе Армана Сагынбаева, Андрея Чернова, Ильи Шакурского и Дмитрия Пчелинцева. В этот же день они встретились с уполномоченным по правам человека при президенте Татьяной Москальковой. Они передали ей информацию об условиях содержания всех арестованных по делу «Сети» и документы, подтверждающие применение к фигурантам дела пыток.

Вторая пресс-конференция прошла 23 мая. На ней было объявлено, что Дмитрий Пчелинцев и Илья Шакурский вновь отказались от признательных показаний и вновь заявили о том, что их пытали сотрудники ФСБ. Дмитрий Пчелинцев передал через своего адвоката: «Если я снова откажусь от своих показаний, значит, меня опять пытали». Отец Пчелинцева считает, что именно шум в СМИ не дал осудить молодых людей «быстро и по-тихому».

Родители уверены: дети наконец смогли сказать правду только благодаря общественному резонансу. И пока он не стихает, есть надежда, что их детей больше не будут пытать.

После публичной огласки прошли несколько акций солидарности с арестованными антифашистами — в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Нью-Йорке, Кракове, Варшаве, Берлине, Мальмё, Париже.

Арестованные стали получать письма со всего мира. На суды стали приходить друзья и журналисты. Из-за такого резонанса перед одним из заседаний у Юлия Бояршинова к зданию суда пришлось подогнать автозак.

— Сын мне сказал, что, когда увидел так много друзей, его это очень обрадовало, вдохновило. Охрана была совершенно обалдевшая, они не понимали, что происходит.

Николай Бояршинов признается, что теперь больше всего боится, что интерес общества и СМИ к этому делу может иссякнуть. Сам он каждую пятницу выходит в одиночный пикет в защиту своего сына, а к его дню рождения 10 июля хотел устроить выставку. Он надеялся, что бланк ФСИН-письма с рисунком Юлия станет одним из экспонатов, но из-за этапирования Юлия в Пензу переписка через СИЗО прервалась.

На заседании по продлению меры пресечения пензенским антифашистам 15 июня родители пришли в футболках с фамилиями арестованных. У каждого на футболке была фамилия не своего ребенка, а чужого. Светлана Пчелинцева объясняет, как они придумали эту акцию:

— В чате в Telegram мы все координируемся в ежедневном режиме. У кого-то свои обстоятельства, не все могут говорить, но мы — все за всех, все равно.

Жена Виктора Филинкова Александра не может быть рядом со своим мужем в Петербурге. Поэтому Николай Бояршинов носит передачи не только своему сыну, но и Виктору. Однажды ему выдали бланк, где нужно было указать степень родства, — кем ему приходится арестованный Виктор. Он написал: «крестный сын».

— Мне недавно приснилось, что с кем-то из родителей я встретился, уж точно не помню — с чьей-то мамой. Мы еще не виделись с другими родителями, но уже договорились, что как только этот ужас закончится — мы все обязательно встретимся. Мы уже одна семья…

Когда все это только случилось, я подумал, что мой сын случайно связался с какими-то нехорошими людьми. Но когда стал узнавать ребят, то понял, что все они активные, добрые, неравнодушные. И именно по этому признаку и происходит зачистка.