Похищения и насильственные исчезновения жителей Северного Кавказа
Похищения и насильственные исчезновения людей по-прежнему остаются одной из распространенных форм грубейших нарушений прав человека на Северном Кавказе. Обстоятельства подавляющей части похищений, происходящих на Северном Кавказе в течение последних десяти лет, ясно указывают на причастность к их
Похищенным мы называем человека, насильственно уведенного или увезенного, чаще всего – вооруженными людьми в камуфляже, нередко в масках. Похитителями мы считаем тех, кто не предъявляет документы о своей принадлежности к официальным структурам, равно как и документы, на основании которых человека задерживают – ни ему, ни его родственникам. Они не говорят, куда он будет доставлен, и, как правило, не ставят в известность о своих действиях местные органы внутренних дел. Похищенного, как правило, помещают в места, не предназначенные для содержания задержанных, или не оформляют в соответствии с законом. Налицо все признаки преступления, подпадающего под статью 126 Уголовного кодекса РФ – «похищение человека». Когда похищенный отсутствует длительное время или же исчезает бесследно – в таком случае мы говорим о нём как об исчезнувшем или пропавшем без вести.
Сведения о похищениях и насильственных исчезновениях, которыми располагают правозащитники, заведомо неполны в силу ограниченных возможностей – мы не можем проводить мониторинг на всей территории Северного Кавказа. Кроме того, в некоторых регионах документация всех подобных преступлений просто невозможна из-за царящей там атмосферы страха. Поэтому можно полагать, что мы фиксируем лишь «надводную часть айсберга» общего количества похищений.
Часто объектом похищений становятся люди, исповедующие фундаменталистское направление ислама (салафизм), приверженцы которого уже вполне открыто преследуются государством. Вероятно, что силовики похищают подозреваемых в причастности к НВФ, либо предполагаемых обладателей информации об НВФ, либо родственников членов НВФ. Мы не утверждаем, что все похищенные люди не имеют отношения к вооруженному подполью. Однако их вина не доказана, более того, им вообще не предъявлялось официальное обвинение. Таким образом, государство вместо законных методов борьбы с преступностью использует методы государственного террора, становясь на один уровень с теми, против кого оно борется.
Похищения совершают сотрудники как местных, так и федеральных силовых структур. Ряд похищений проходит по классическому «чеченскому сценарию», когда вооруженные люди в масках врываются в дом и уводят нужного им человека. Однако многие похищения производятся очень «профессионально»: человек выходит из дома и не возвращается, или потом его обнаруживают убитым. Примеры и первой, и второй категории приведены в этом небольшом досье.
Расследование государством похищений и безвестных исчезновений жителей Северного Кавказа крайне неэффективно. В Чечне и Дагестане у родственников похищенных в первые дни часто даже не принимают заявления о преступлении, а затем следственные органы откровенно саботируют расследование. Надо отметить, что и в других регионах России, где в 2010-2011 году похищали людей, следствие было так же неэффективно, как и на Кавказе. Во многих случаях, когда правозащитники, потерпевшие или их представители получают доступ к материалам уголовных дел, возбужденным по фактам таких похищений и исчезновений, очевидным образом открывается картина имитации расследования вместо реальной работы следственных органов.
По-видимому, существует негласная, никак документально не оформленная соответствующая установка, и в случаях, когда следователь начинает предпринимать слишком большие усилия по раскрытию такого преступления, начальство сверху указывает ему на неуместность подобного рвения.
Кроме того, в тех случаях, когда появляются серьёзные основания полагать, что в похищении замешаны сотрудники ФСБ или военные, то в отношении них проводить следственные действия могут только органы военной юстиции. Однако как правило, эти органы отказываются принимать к своему производству подобные дела, ссылаясь на «отсутствие бесспорных доказательств причастности военнослужащих к совершению преступления». Но найти такие «бесспорные доказательства» без допросов военных или сотрудников ФСБ практически невозможно. Получается замкнутый круг.
В конце концов для тех, кто «не понял» и начал слишком активно пытаться противостоять практике похищений, есть и другие «возможности объяснить». Так, в Ингушетии в 2004 году был похищен и бесследно исчез заместитель прокурора РИ Рашид Оздоев, который за несколько дней до этого подал рапорт на имя генерального прокурора РФ, директора ФСБ и начальника УФСБ по РИ о случаях нарушения прав человека, включая и похищения людей, в которых есть основания полагать участие представителей государства.
В Чечне же сотрудники следственного Комитета при прокуратуре РФ изначально поставлены в условия, когда они не могут полноценно расследовать подобные преступления – органы МВД по Чеченской Республике с ними абсолютно не считаются, их поручения злостно не выполняются. Следователи подчас прямо говорят потерпевшим, что не будут даже пытаться допрашивать предполагаемых участников похищений, так как это может грозить им тяжкими последствиями, вплоть до угрозы жизни и здоровью.
Очевидно, что расследовать массовые и систематические преступления, совершаемые представителями силовых органов, следственные органы могут лишь при условии наличия на то политической воли у руководства страны.