- Программа: Ведение дел в ЕСПЧ
История офисного работника как типичный пример того, как на Северном Кавказе ФСБ похищает людей
Точёная, по-восточному красивая женщина, удивлённо подняла подкрашенные брови: «А откуда вы знаете хирурга Рашида Умарова из Избербашской больницы?»
Мы разговорились во время перелёта из Махачкалы — я возвращалась в Москву после заседания в Верховном суде Дагестана по делу посёлка Временный.
Я не знала, как ответить на вопрос этой красивой женщины. Как оказалось, она работает гинекологом в Избербашской больнице. Её коллегу, хирурга Умарова, я знаю из материалов дела по похищению Омара Валибагандова. Сквозь сухой, бюрократический язык документов я разглядела живого человека, который совершил поступок, достойный уважения и восхищения.
История, о которой я хочу рассказать — об Омаре, офисном работнике. Это была моя первая жалоба по делу о похищении, написанная от начала до конца и поданная в ЕСПЧ.
23 августа 2013 года хирург Умаров извлёк пулю из ноги Омара Валибагандова.
Врач кареты скорой помощи рассказывала, что их вызвали к пляжу недалеко от дагестанского посёлка Ачи-Су. Когда они приехали, на месте уже были две машины: легковая и микроавтобус. Рядом стояли вооружённые сотрудники ФСБ и какие-то люди в штатском. Из микроавтобуса вывели мужчину в наручниках — он был укутан в одеяло — и усадили в машину скорой помощи. У него были многочисленные ушибы на теле и голове: «Пострадавший был в трусах чёрного цвета и футболке. На вопрос кто он, ответил: Валибагандов Омар Магомедович, 37 лет».
Среди сопровождавших Омара силовиков хирург Умаров узнал начальника местного ФСБ — Даудова. После операции на Омара надели наручники, затем его увезли в неизвестном направлении. С тех пор его местонахождение неизвестно.
Месяцы спустя Даудов отрицал, что был в больнице. Но хирург настаивал, что именно его он видел вместе с Омаром. Его настойчивость и смелость до сих пор меня восхищают. Не уверена, что нашла бы в себе силы обвинять в причастности к похищению начальника местного ФСБ.
Я рассказывала всё это красивой женщине на неудобном сиденье компании «Победа», а она закидывала меня вопросами: «Как расследовали похищение?», «Зачем стреляли в Омара?», «Жив ли он?»…
На некоторые вопросы у меня до сих пор нет ответа.
Сарафанное радио донесло родственникам, что Омара видели в Избербашской больнице с простреленной ногой. Они сразу же забили тревогу — кинулись подавать заявления во все известные им органы.
Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы составить простой план действий:
Сначала отказали в возбуждении уголовного дела по заявлению хирурга Умарова. Отказали, на основании записки, которую якобы написал Омар:
«Я 22 августа 2013 года примерно 23.30 часу находился на заводском пляжу г. Избербаш неподалёку от домиков отдыхающих. Спускаясь вниз через камни я наступил на какой-то предмет. Посмотрев под ноги я увидел пистолет. Данный пистолет был травматическим. Когда я стал его осматривать то непроизвольно произвел выстрел в заднюю часть ноги… Я покатился вниз, ударился головой от чего потерял сознание… Очнувшись, я поднялся наверх к дороге, где остановил транспорт и попросил водителя отвезти меня в больницу… Объяснение написано мною собственноручно».
Дознаватель Папалашев решил, что раз Омар сам себя повредил и ушёл из больницы тоже сам, то и оснований для возбуждения дела нет.
Родственники забили во все колокола: почерк был не Омара! После многочисленных жалоб и трёх потерянных месяцев прокуратура отменила отказ в возбуждении дела.
Затем следователь решил не приобщать к делу гильзу, которую он нашел при осмотре места происшествия. «Для проверки не нужна», — коротко заключил он, и сделал соответствующую пометку в протоколе осмотра.
Когда возбудили дело, записи с камер в больнице запрашивать было уже поздно — они хранятся максимум полтора месяца. Следователи получили биллинг с телефона Даудова и допросили его самого. Но противоречия между показаниями и биллингом не устранили.
Следователи так и не смогли найти человека, который написал за Омара записку. Сказали, что готовую бумагу им привезли полицейские, ездившие в больницу. А полицейские утверждают, что Омар написал её сам. Брать образцы почерка у сотрудников полиции или ФСБ-шников, которые дежурили 23 августа, следствие отказалось.
С 2016 года следствие бездействовало. «Мемориал» несколько раз обжаловал это в суде. Суд соглашался с нами, отменял приостановление, а следствие через пару месяцев снова прекращало работу. С 2014 до 2018 гг расследование приостанавливали восемь раз.
Иногда, работая по делу, мне кажется, что я понимаю, почему человека могли похитить. Например, если его сестра замужем за боевиком. Но в случае с Омаром я так и не смогла найти ответ.
Ислам Валибагандов считает, что «дело заказное». «Он, наверное, кому-то перешёл дорогу», — говорит он. Омар работал в махачкалинской фирме по продаже мебели. В тот день, когда его похитили, он ехал на работу. Моё предположение: Омара похитили, чтобы не отдавать ему долги.
16 ноября 2016 года «Мемориал» в интересах Ислама Валибагандова, брата Омара, подал жалобу в ЕСПЧ. Я заявила о нарушении российскими властями ст.2 (право на жизнь), 3 (свобода от пыток и унижающего человеческое достоинство обращения), 5 (незаконное задержание) и 13 (отсутствие эффективных средств правовой защиты) Европейской Конвенции.
Суд коммуницировал жалобу очень быстро — через полтора года. Для жалоб по похищениям это быстро: некоторые «мемориальские» жалобы рассматривались судом по десять лет. Во время коммуникации суд попросил российское правительство написать отзыв на жалобу. В терминологии ЕСПЧ это называется «обзервации». В обзервациях российское правительство не оспаривало, что государство виновно в пропаже Омара и что уголовное расследование было неэффективным.
4 февраля 2020 года ЕСПЧ признал, что государство нарушило право Омара на жизнь (ст.2 Европейской Конвенции) во всех трёх аспектах: в процессуальном, позитивном и негативном.
Суд заключил, что Россия ответственна за неэффективное расследование похищения (процессуальный аспект) и за нарушение позитивных обязательств. Последнее означает, что государственные органы не смогли предотвратить пропажу Омара: он был в окружении государственных служащих во время транспортировки в больницу, из больницы его увезли также в окружении госорганов. После этого его никто не видел. Если предположить, что в Омара стреляли неизвестные лица на пляже, а госслужащие обнаружили его уже с ранениями, то они должны были оказать ему помощь и сохранить жизнь. Но они не сохранили. Следовательно, нарушили позитивные обязательства.
ЕСПЧ признал, что представленные доказательства дают возможность признать Омара Валибагандова мёртвым после задержания его госслужащими. Учитывая обстоятельства задержания Омара, ЕСПЧ признал, что госорганы нарушили его право на жизнь (негативный аспект).
Суд также признал нарушение ст.3 (свобода от пыток и унижающего человеческое достоинство обращения) и 5 (незаконное задержание) в отношении Омара.
В отношении брата похищенного ЕСПЧ признал нарушение ст.3 за страдания, вызванные неизвестностью в отношении судьбы Омара и неэффективностью расследования.
ЕСПЧ назначил Исламу компенсацию в размере 80 тыс. евро.
Решение по делу Валибагандова вынесено вместе с тремя другими жалобами. Всего на контроле у Комитета министров сейчас 261 дело против России — это дела о похищениях сотрудниками госорганов. В России насильсвенные исчезновения на Северном Кавказе, к сожалению, являются системной проблемой.
Родственники похищенных людей годами верят, что их близкие живы. Они рисуют страшные картины, как их дочерей или братьев пытают или держат в подвале, как они зовут на помощь, но никто не приходит. Страх за ближнего не даёт им спать по ночам и заставляет продолжать поиски.
До конца своей жизни я буду надеяться, что похищенные по моим делам найдутся живыми и здоровыми. Но мои коллеги говорят, что если пропавшего при таких обстоятельствах человека не обнаружили в первую неделю, то шансов найти его живым нет. Вот и ЕСПЧ признал, что представленные доказательства дают возможность признать Омара Валибагандова мёртвым после задержания его госслужащими.
Иллюстрации © Мария Толстова