Виталий Пономарев

Руководитель программы «Противодействие фабрикации дел об исламском экстремизме в России»

Недавно ПЦ «Мемориал» подготовил отчет «Российские спецслужбы против Рисале-и Нур». Многие из вас получили предварительную электронную версию, окончательный вариант будет издан в самое ближайшее время...

Когда писался этот отчет, возникло ощущение, что недостаточно просто подготовить очередную публикацию. Надо попытаться вновь вернуть эту проблематику в пространство общественных дискуссий... Когда книги Саида Нурси запрещались в 2007 году, мы наблюдали очень активную позицию ведущих российских правозащитных организаций, прессы. Сейчас, не знаю почему, интерес заметно снизился, про многие судебные процессы пишут недостаточно, мало, про некоторые вообще не пишут. Между тем присутствуют достаточно опасные тенденции, которые при дальнейшем развитии могут затянуть в механизм репрессий большее число верующих.

В кратком выступлении невозможно затронуть весь спектр проблем, постараюсь затронуть некоторые основные.

Вопрос о преследовании тех, кто читает книги Саида Нурси, переводит, распространяет их в России, можно рассматривать в нескольких аспектах.

Можно констатировать, что это — часть общей антимусульманской кампании, которая периодически то вспыхивает, то затухает, и затрагивает различные мусульманские сообщества России. После июльских событий в Татарстане эта кампания вновь активизировалась в ряде регионов.

Можно также подходить с позиции общей проблематики антиэкстремистского законодательства, которое содержит очень невнятные определения экстремизма, допускающие произвольную трактовку, и от этого страдают и те, кто читает Саида Нурси, и представители других сообществ, не только религиозных.

Наконец, можно рассмотреть проблему в еще одном аспекте, на котором я остановлюсь более детально. Зададимся вопросом: почему? Почему у российских государственных институтов сформировалось такое негативное отношение к наследию Саида Нурси — этого выдающегося исламского мыслителя? Почему сажают в тюрьмы людей, которые просто читают книги? Есть ли в уголовных делах, число которых приблизилось к полутора десяткам, доказательства того, что идеи этого мыслителя или та деятельность, которую ведут его последователи на территории России, несёт какую-то угрозу общественной безопасности, стабильности — религиозной, межэтнической и так далее? Мне кажется, очень важно это проанализировать, потому что сейчас эта проблематика освещается в основном в жанре текущей хроники о начале и завершении судебных процессов. Многих вопросы, для понимания которых нужно изучать материалы конкретных уголовных дел, часто остаются нерассмотренными, возможно, в силу того, что бывает трудно получить доступ к соответствующим материалам.

Если мы говорим о начале кампании, условно назовем ее «антинурсистской», то за точку отсчета в России надо принять 1999 год, хотя в прессе эти процессы получили освещение только с 2001 года. В 1999 году совпали два момента. Во-первых, это известные события на Северном Кавказе, в преддверии и во время которых ФСБ стала выражать обеспокоенность присутствием большого числа турецких преподавателей в образовательных учреждениях, которые были созданы с турецким участием и функционировали на территории Северного Кавказа. В отношении деятельности этих учреждений выдвигались различные предположения, обвинения, причем обвинения не юридического плана, а, скорее, политического, на основе различных предположений, подозрений и слухов. Во-вторых, летом 1999 года было начато расследование деятельности Фетхуллаха Гюлена в Турции, и в некоторых турецких газетах, в том числе с подачи официальных органов, публиковалось большое число разных материалов с совершенно фантастическими обвинениями. Гюлену приписывалось создание армии боевиков, попытка создания всемирного исламского государства, некая заговорщическая деятельность через учебные заведения, фонды, коммерческие фирмы и так далее. Эти публикации в турецкой прессе использовались в различных российских экспертных разработках для обоснования необходимости действия силовых структур, прежде всего ФСБ, в отношении людей и стуктур, которые подозревались в связи с гюленовским движением. Причем, не проводилось разницы между гюленовским движением и теми мусульманами, которые издают, читают и распространяют книги Саида Нурси. Уже в 2002 году были первые официальные заявления руководства ФСБ о том, что пресечена деятельность групп последователей Саида Нурси в России.

Большая часть тех акций, которые проводились до середины 2000-х годов — это действия спецслужб в отношении работавших в России иностранцев, прежде всего граждан Турции, которые держали у себя книги Нурси, читали их, изучали совместно со знакомыми. Иногда их депортировали, увольняли с работы. И большинство этих событий не описано подробно в средствах массовой информации. Почти никто из иностранцев не подавал жалобы, не пытался апеллировать... Эти люди боялись спорить с ФСБ, со спецслужбами, большинство из них были рядовыми гражданами, которые занимались или мелким бизнесом, или преподавательской деятельностью, и не хотели никаких скандалов и споров с властями.

В 2001 году в Екатеринбурге и в 2004 году в Омске были предприняты первые попытки возбуждения уголовных дел в связи с распространением книг Саида Нурси. Тогда еще антиэкстремистские статьи, которые сейчас активно используются в правовой практике, не применялись, или в 2001 году их еще не было в уголовном законодательстве, и выдвигалось обвинение по статье 282 УК в разжигании межрелигиозной, межнациональной розни, которое ни в одном случае доказать не удалось. Более того, эксперты расходились в своих мнениях. То есть были многие эксперты, которые говорили, что в изъятых книгах ничего плохого нет, были эксперты, которые декларировали свою негативную позицию, но на уровне деклараций, а не какого-то серьезного экспертного анализа текстов. Эта история завершилась фактически оправдательным приговором по омскому делу, который очень широко освещался в средствах массовой информации. Сейчас не буду подробно излагать хронологию. Отмечу лишь, что в 2004—2005 годах, когда после Беслана началась кампания поиска «исламских экстремистов» всюду и везде, были предприняты шаги и по уголовному преследованию последователей Саида Нурси, не связанному с тем, что они действительно вели какую-то противоправную деятельность. Просто это стало частью общей кампании, затронувшей различные независимые исламские группы во многих регионах России.

Здесь, конечно, правоохранительные органы очень быстро столкнулись с тем, что отсутствовала достаточная правовая база для привлечения к уголовной ответственности. Невозможно было доказать наличие преступного умысла по статье 282. Кроме того, в книгах Саида Нурси невозможно было найти призывов к насилию или призывов к какой-то политической, антигосударственной, сепаратистской деятельности, разжиганию розни и так далее. Предъявление обвинения по статье 282 УК несло угрозу перенесения экспертных споров в суд с весьма неопределенным результатом, что не устраивало власть.

Тогда была создана специальная правовая конструкция.

Прежде всего было принято решение о запрете книг Саида Нурси. Первое решение — это решение Коптевского районного суда г. Москвы в 2007 году. А в 2008 году Верховный Суд России принял решение о запрете некой орагнизации «Нурджулар». Эти два решения были достаточно знаковыми.

Если мы посмотрим материалы судебного разбирательства 2007 года, оно опиралось на некую экспертизу. Причем суд взял ту экспертизу, которая поддерживала линию правоохранительных органов, проигнорировав доводы альтернативных экспертиз. И что самое поразительное — даже согласно этой официальной экспертизе далеко не во всех русских переводах книг Саида Нурси можно было найти высказывания, которые привлеченные судом эксперты могли бы оценить негативным образом. Эта же ситуация повторялась и позже. Чтобы выйти из этой ситуации был изобретен тезис о том что книги представляют «единый комплекс идеологического воздействия». Этот тезис декларировался экспертами-психологами. Наверное, с психологической точки зрения действительно, если автор имеет некое целостное представление о мире, то его книги можно рассматривать как единый комплекс идеологического воздействия. Если он пишет в рамках исламских ценностей, то вообще всю исламскую литературу можно рассматривать с психологической точки зрения как единый комплекс идеологического воздействия. Но здесь мы видим другое: эксперты объявили некую произвольную совокупность религиозных книг единым идеологическим комплексом негативного содержания, после чего достаточно было найти в какой-то из книг фразу, которую эксперты трактовали как экстремистскую, чтобы ссылку на нее использовать как основание для запрета всей совокупности этой литературы, даже если в большинстве книг нет ничего, к чему можно предъявить претензии... Дальше — больше. Эта тенденция, к сожалению, закрепилась в российской правовой практике. Ее логическим завершением стало мартовское 2012 года решение суда в Оренбурге, когда десятки книг совершенно разного содержания и направлений: и суфийских, и сборники хадисов, и средневековые авторы, и современные, — книги, изданные различными ведущими издательствами России, были запрещены как экстремистские на судебном заседании, продолжавшемся 20 минут. В основе этого запрета лежал тот же подход: поскольку они изъяты у лиц, обвиняемых по уголовному делу, и представляют, с точки зрения психологов, единый комплекс идеологического воздействия, то они подлежат запрету, так как умеренные по своему содержанию работы якобы «готовят почву» для принятия более радикальных идей.

Конечно, это судебное решение вызвало возмущение даже среди тех представителей мусульманских сообществ, которые находятся в хороших отношениях с государственными структурами: и у членов Общественной палаты, и у многих муфтиев... Сейчас поданы апелляции на это решение, и есть шанс, что оно будет пересмотрено. Но вопрос не в конкретном решении, а в том, что сам подход, когда большая совокупность произвольно взятой литературы объявляется единым экстремистским комплексом только на той основе, что: 1) все книги являются исламскими, 2) в одной из них нашли что-то,что вызвало критические оценки экспертов, — сам такой подход является абсолютно неправовым, абсолютно неправильным и чреват очень серьезными последствиями.

Вы знаете, наверное, что в рамках той кампании, которая началась в Татарстане в июле, были проведены сотни обысков. В ходе этих обысков были изъяты тысячи книг, все эти книги отправлены на экспертизу. Если доводить эту логику до конца, то фактически любого, у кого проведен обыск, можно было бы отправить в тюрьму, потому что наверняка у него есть, например, сборник хадисов, который был запрещен судом в Оренбурге, и т. п. То есть это создает правовую основу для того, чтобы совершенно невероятное, огромное число людей бросить в тюрьму. И только то, что мы уже отошли от сталинизма, немного сдерживает масштабы этих репрессий... При этом прокуратура считает, что это всё вполне законно, обоснованно и соответствует обязательствам России в рамках Европейской конвенции и т. п.

Другой момент, на который хочу обратить внимание — потребность спецслужб объяснить обществу, за что преследуют этих людей... В последние 3—4 года, когда интенсивно пошли уголовные дела, какие только методы не использовались: и внедрение агентуры, и прослушивание телефонных разговоров, помещений, — но ничего криминального не было найдено. Ну да, собираются мусульмане, читают книги, ведут разговоры на тему религии, поддерживают контакты с какими-то своими единомышленниками в другом регионе или в другой стране — это то, что любые религиозные группы любых конфессий делают. Что здесь такого? И вот начинают сочинять «страшилки». Сначала в публикациях шли обвинения в связях с терроризмом: мол, это готовит почву для террористических организаций, или люди, прочитав эти книги, пойдут воевать куда-то на Северный Кавказ. Никакого подтверждения на уровне конкретных, документально установленных фактов это не получило. И с какого-то момента стала широко использоваться новая формулировка — «пропаганда культа смерти». Она повторяется в разных регионах в совершенно разных уголовных делах.

Я попытался, когда готовил доклад, понять, откуда она родилась. Оказалось, что один из московских психологов, который писал для ФСБ экспертизу, предложил эту формулировку, но оговорив, что проводит психологический анализ вне контекста соответствия или несоответствия тех или иных положений исламской доктрине в целом. Он просто взял традиционное и в христианстве и в исламе представление о рае и аде, что соблюдающие требования религии мусульмане попадут в рай, и не надо бояться смерти в этом плане... Рассуждения об аде и рае он проанализировал с психологической точки зрения и пришел к выводу, что рассуждения о рае — это пропаганда культа смерти, которая якобы может создать почву для того, чтобы верующие стали шахидами. Ничем, кроме своих предположений, он этого не аргументировал. Но это было принято на «ура» Федеральной службой безопасности и правоохранительными органами. И на многих пресс-конференциях, в заявлениях, посвященных задержанию или возбуждению уголовных дел, официальные лица заявляли: «Мы преследуем эту группу, потому что они занимаются пропагандой культа смерти». Но если вы посмотрите книги Саида Нурси, там нет никакой пропаганды культа смерти, есть просто воспроизведение представлений о загробной жизни, которое ничем не отличается от того, которое можно найти в любой исламской литературе. Но это уже стало пропагандистским штампом, часто воспроизводится и журналистами, и официальными лицами без всяких оговорок.

Еще один важный момент, который я хотел бы затронуть. Поскольку вся эта следственная деятельность на территории России не смогла выявить каких-то преступных, незаконных аспектов деятельности тех кто читает, распространяет книги Саида Нурси, то возникла необходимость искусственно их внести в уголовные дела, то есть надо было как-то объяснить, что вот эти люди стремятся к каким-то нехорошим целям, и, раз эти цели не удалось обнаружить на территории России, значит надо их обнаружить где-то за границей: в Турции, или где-то ещё, где якобы есть некая группа заговорщиков, которые делают что-то нехорошее, а их последователи в России, возможно, даже не понимают конечных целей. На эту тему очень много всего написано, часть формулировок вошла даже в решение Верховного Суда России, но они все носят исключительно декоративный характер, не указан источник сведений, откуда это возникло, на основе чего прокуратура, внося представления в Верховный Суд, делает соответствующие выводы. Но если в Верховном Суде это все рассматривалось в рамках гражданского производства, проведенного в закрытом порядке без участия «обвиняемых» или их представителей, то, когда речь идет о конкретных уголовных делах, источник сведений должен быть указан четко.

И здесь мы сталкиваемся с совершенно поразительной эквилибристикой. Сначала, когда расследовалось уголовное дело в Дагестане, прокуратура пыталась ссылаться на публикацию на сайте Института Ближнего Востока в Москве. Это интернет-публикация некоего Давыдова, где без ссылок на источник было перечислено большое число разных обвинений и общих сведений, касающихся деятельности последователей Саида Нурси. Но когда адвокат заявил, что публикация средств массовой информации не может служить достаточным основанием для предъявления уголовных обвинений, ровно те же сведения были переписаны в некую справку, которая якобы составлена «по результатам оперативно-разыскной деятельности ФСБ». В этой справке дословно повторяются формулировки из статьи Давыдова, которая появилась несколькими годами ранее. В других уголовных делах данные из этой статьи использовались по-разному: где-то ее напрямую включали в дело, где-то воспроизводили как справку ФСБ, где-то — как якобы показания свидетелей, которые поддерживали линию обвинения. Но фактически во всех случаях идет речь о повторении с небольшими вариациями одних и тех же формулировок. Возник вопрос: кто автор этих формулировок и каковы источники его информированности? Дважды в ходе расследования уголовных дел в Красноярске и Новосибирске следователь направлял запрос о том, чтобы допросить автора как свидетеля по уголовному делу. В одном случае этот запрос так и не был исполнен, в другом... Вот вы видите на экране документ Федеральной службы безопасности, где указано, что директор Института, на сайте которого размещена статья, говорит, что фамилия автора статьи среди сотрудников Института не значится, сотрудник, использовавший псевдоним Давыдов, ему не известен. Это единственное, что смогла установить Федеральная служба безопасности. Получается, что ключевой источник, на который в той или иной форме ссылается обвинение в различных уголовных делах, является публикацией совершенно неизвестного человека, к тому же не указавшего источников своей информации. Если вы воспользуетесь поисковыми программами, обнаружится, что не существует никаких других публикаций этого автора ни по этой теме, ни по какой-либо другой... В 2008 году Верховным судом России принимается решение о запрете несуществующей организации «Нурджулар». В тексте судебного решения о запрете тоже используются формулировки из указанной выше публикации, из некоторых других, но без какого-либо фактологического обоснования. Возникает правовой тупик. Обжаловать это решение невозможно, потому что не существует такой организации, соответственно, не может адвокат прийти в Верховный Суд и сказать: «Я хочу подать жалобу, я имею доверенность от этой организации». В то же время запрет организации и запрет книг, о котором я говорил, создал правовую базу для того, чтобы верующих можно было привлекать к уголовной ответственности без каких-то серьёзных правовых оснований. Мне кажется, это очень опасный механизм, все это очень напоминает практику тридцатых годов с созданием в бумагах НВКД мифических шпионских или антигосударственных организаций.

Во время дагестанского процесса был примечательный момент, когда допрашивали в суде эксперта. Среди прочих вещей он писал в экспертизе о целях «Нурджулар». И когда его спросили: «Откуда вы знаете, что такое «Нурджулар», какие у него цели?», он сказал: «Должен признать, что в этой части экспертного заключения я вышел за рамки моих экспертных познаний, воспользовался публикациями из интернета». Что получается? Эксперту дают текст, он понимает, что экспертиза ведётся в рамках определенной проблематики, какого-то ярлыка, например, «Нурджулар». Он, естественно, как любой человек, хочет понять, что это такое, иметь самое общее представление. И он залезает в Интернет и натыкается на огромное число ангажированных, сфальсифицированных публикаций, которые оказывают влияние на восприятие текстов, на то, что он пишет, на оценки. Есть, конечно, и эксперты, которые послушно пишут все, что ФСБ скажет.

О многих других важных аспектах нет времени говорить подробно. Например, движение Гюлена, против которого была направлена в начале активность ФСБ, и движение тех людей, которые сейчас переводят, распространяют и читают книги Нурси в России — это совершенно разные вещи. Нет оснований говорить, как утверждается в решении Верховного суда, что это единая, четко структурированная организация с подразделениями, управляемыми из единого центра, и так далее...

По сути, создана такая же ситуация, как и с некоторыми другими исламскими течениями. Существуют «черные списки», куда занесены люди, которые читают книги Саида Нурси. Пока не ставится политическая задача всех их посадить. Возбуждается одно дело, второе, третье... При этом, я думаю, что и прокуратура, и ФСБ, и МВД хорошо знают, что в других регионах есть люди, которые читают те же самые книги, делают то же самое, но просто нет такой политической задачи. Но в любой момент, когда произойдет обострение ситуации, вот как в свое время было после Беслана, когда поставят задачу в разных регионах России найти экстремистов, террористов, любого мусульманина из этих списков можно будет привлечь к уголовной ответственности, используя те механизмы, которые были созданы. Механизмы совершенно искусственные, не имеющие никакого отношения ни к реальным угрозам общественной безопасности, ни к праву как таковому.

Мне кажется, эта ситуация должна освещаться более подробно, чем мы видим сейчас. Здесь требуется пересмотр не только общей правовой базы. Преследование последователей Саида Нурси — это не локальная кампания, которая ведется на уровне каких-то отдельных регионов, где недостатки или нарушения, выявленные в ходе расследования, можно устранить путем квалифицированной адвокатской помощи. Это — политическая кампания, которая ведется под достаточно жестким контролем из центра, и видно, например, как омское дело перетекало в татарстанское. Но в Татарстане в силу политических решений так никто не был привлечен к уголовной ответственности, зато были осуждены люди в других регионах... Соответственно помимо чисто правовых шагов нужна определенная общественная кампания, определенные политические шаги, чтобы предотвратить дальнейшую эскалацию этой ситуации и те возможные последствия, к которым она может привести.