Александр Даниэль

Во-первых, мне ужасно жалко, что мы как-то закричали, захлопали на мальчика из «Памяти», не дали ему договорить. Это сразу могло бы перевести нашу работу в практический семинар относительно hate speech и тому подобных вещей, а мы его засвистали. Как-то нехорошо получилось, по-моему. Это был не единственный пример hate speech, который здесь сегодня возник. Элемент hate speech еще был у коллеги, который говорил о Шанхайской конвенции. Там, по-моему, был элемент разжигания ненависти против математиков. Я, как человек с математическим образованием, не очень обиделся, так что ничего страшного.

Сергей Давидис сказал, что все эксперты более или менее согласны, что за преступления, связанные с вербальными действиями, не должно возникать наказания в виде лишения свободы. Не все. Я с этим не согласен. Приведу два примера из мировой юридической практики. Первое — это Руанда. Абсолютно вербальные были действия той радиостанции, которая призывала к убийству тутси. И убили 800 000 человек. И, между прочим, этих людей трибунал по Руанде судил и приговорил к таким длительным срокам заключения. И правильно сделал, потому что на их совести такое море крови, которого давно не было нигде. И второй пример, может, более известный, европейский — это Юлиус Штрейхер, которого повесили в Нюрнберге за то, что он издавал газету «Der Stürmer». Есть ли здесь кто-нибудь, кто считает, что с Юлиусом Штрейхером поступили несправедливо?

Теперь относительно 282-й статьи. Мои коллеги меня, конечно, поколебали, но все равно не убедили. По-моему, ее можно и должно отменить. На самом деле, серьезные юридические возражения, которые я услышал, - это возражения Александра Верховского и то, что мне кулуарно сказал Генри Маркович Резник, что статья о подстрекательстве в общей части на дает применить ее к такого рода призывам и угрозам, о которых мы говорим. Так, может быть, нам заняться совершенствованием этих статей о подстрекательстве в общей части? Или, например, ввести туда отдельный пункт о призывах к совершению преступлений. Каких? А это уже относится к особенной части. Наверное, это более правильно, чем сохранять эту более чем двусмысленную 282-ю статью.

Теперь относительно списка экстремистской литературы. Кто-то, я не помню уже кто, вспомнил про дневники Вамбери. Да что дневники Вамбери? Это, в конце концов, академическая литература! А давно ли вы перечитывали такое классическое произведение русской литературы, как «Фрегат Паллада»? Вот поищите там. Тут же найдете целые страницы и главы абсолютно расистского, безобразно ксенофобского толка. И что, будем запрещать «Фрегат Палладу», изымать книгу из библиотек? Обнаруживать ее в частных библиотеках и привлекать людей за хранение экстремистской литературы?

(Резник. За хранение не привлекают.)

Да, вы правы. А если я ее кому-то почитать дал, тогда плохо дело. Значит, последнее, что я хочу сказать, это то, о чем говорили Олег Орлов и Светлана Ганнушкина. Да, конечно, я же совершенно и не пытался сказать, что слово не может быть преступлением. Я просто хотел сказать — может. Оно может быть подстрекательством, может быть клеветой, это тоже преступление. Конечно, эти речи ненависти, Олег, ты прав, представляют общественную опасность, и очень серьезную. Вопрос в том, что представляет большую общественную опасность — эти речи ненависти или попытки ограничения свободы слова? И если мы посмотрим на историю нашей страны, то еще стоит задуматься, что страшнее для России.

И, наконец, Светлана, вы, конечно, совершенно правы насчет того, что слово — это дело, и о том, что абсолютно необходима интерпретация, но, понимаете, если интерпретация требует каких-то специальных сложных разбирательств, то как же может эти специальные сложные разбирательства воспринять толпа, к которой обращены эти призывы, если уж следователи и судьи начинают путаться в этом деле? И, конечно, обязательно учитывание контекста. Одно дело - речь ненависти, произнесенная в комнате, в другое — на площади.