Вспоминает бывшая жительница Ашхабада
Гражданка Туркменистана, находящаяся в России, в интервью Правозащитному центру «Мемориал» рассказала об условиях содержания в ИВС МВД и СИЗО в пос. Яшлык. Рассказчица, имя которой мы не называем по ее просьбе, подверглась уголовному преследованию в 2015 году, но вскоре после суда была амнистирована. Ее рассказ содержит немало интересных деталей и ярко передает обстановку коррупции и беззакония, царящую в Туркменистане, описывает проблемы, с которыми сталкиваются узницы туркменских тюрем. В первой части интервью она рассказывает о следствии, суде и делится воспоминаниями о пребывании в ИВС МВД в Ашхабаде.
«О себе не буду много говорить, наверное, это малоинтересно. Во времена Ниязова я работала в Копетдагском этрапе (районе) Ашхабада. У меня не было законченного высшего образования, да и с армянской фамилией в Туркменистане невозможно двигаться по служебной лестнице. Поэтому числилась озеленителем, диспетчером ЖЭТ (жилищно-эксплуатационный трест). Фактически я была внештатной помощницей хякима (глава администрации) Копетдагского этрапа. В 2007 году Дерья Нурыевич* пошел на повышение, и вскоре я обиделась на дискриминацию из-за фамилии и уволилась. Но с тех пор остались связи, какие-то дела могла делать.
В Туркменистане при Бердымухамедове ввели негласные ограничения на выдачу женщинам водительских прав. Говорят, сам президент распорядился. Если и выдают, то за крупную сумму. При Ниязове такого не было. Короче, одна женщина попросила помочь ей с правами. Я забрала ее документы, передала знакомому ГАИшнику… Оказывается, эта женщина была подставной, ее брат работал начальником следственного отдела прокуратуры. Женщина мне звонит и говорит: «Я передумала, верни документы». Я отправила к ней водителя с документами, его задерживают, и он называет мое имя. Меня вызвали в прокуратуру Азатлыкского этрапа и сообщили, что возбудили уголовное дело о взятке. Это было в июне 2015 года.
Следователя звали Ислам (фамилию сейчас не помню). Так как раньше я работала с Дерья Нурыевичем, он задавал много вопросов о нем, какие сделки хяким совершал, а какие — начальник ЖЭТ (где я когда-то числилась), что происходило с квартирами умерших и т. д. Я поняла: собирают компромат на Дерья Нурыевича. Его могут закрыть на 15 и больше лет, без амнистии, меня сделают подельницей, ничего никому не докажешь. Поэтому я сказала, что ничего не знаю, я — просто мошенница. Забрала документы женщины, держала дома, деньги на себя потратила. Мне так было легче, чтобы меня не били, требуя назвать имена соучастников.
У меня тогда на руках был девятимесячный грудной ребенок, усыновленный. И вот Ислам стал грозить, что отнимет ребенка, если я не буду с ним «сотрудничать»: «Если ты сейчас не сознаешься, что ты — не мошенница, а коррупционные дела делаешь вместе с другими, мы у тебя ребенка отнимем». Я ему говорю: «Только Бог мне этого ребенка дал, и только Бог может его забрать, ты меня не пугай». Он грозит: «Ага, это ты еще тюрьмы не видела, я тебе там устрою». Я в ответ: «Ну, устроишь, я же все равно выйду, тебя найду потом… Ты мне чего хочешь устраивай, только Бог знает, что со мной будет». Они такие вещи не любят, когда про Бога говоришь. Спрашивает: «Ты что — христианка?»
Маму ребенка тоже вызвал, объяснил: «Мне надо, чтобы обвиняемая заговорила, и ты мне в этом поможешь». Давили на нее, чтобы она через суд забрала у меня ребенка. А меня вызывал утром на допрос и держал по пять-шесть часов, иногда — до вечера.
Мне предъявили организацию мошенничества. Нашли еще двух женщин, которым я якобы еще деньги должна.
Когда я отказалась давать показания на других, Ислам объявил, что меру пресечения меняет на арест. Но все же до суда я была дома. Чтобы оставили домашний арест, пришлось отдать деньги: триста долларов — одному, сто — другому…
И вот в сентябре 2015 года проходит суд. Судья дает мне шесть лет.
Этот судья по имени Рахман был из Безмеина (сейчас называется Абадан). До этого к нему подходили, он — сосед моей сестры, и он сразу сказал: «Я ничего не смогу сделать. Мне уже звонили с прокуратуры, предупредили, что ее надо закрыть, она много знает, после суда будут с ней дорабатывать». Рахман дал совет: «По делу заявлен иск на три тысячи долларов, погасите его, и, если Аллах поможет, она в первую амнистию выйдет». Мама так и сделала: заняла эту сумму под проценты и прямо в суде заплатила.
После приговора меня в здании суда поместили в отдельную клетку. Там, если сто манатов за час дашь, может с тобой рядом мама посидеть, ребенка можешь увидеть. Заплатили, и мама со мной сидела. Часа четыре я там ждала, пока конвой приедет…
Около восьми вечера привезли в ИВС на Житникова. Там в дежурке полный шмон (личный досмотр) делают. Женщин тоже мужчины досматривают. У меня с собой деньги были, их все отняли. Сразу дали по башке, сказали: «Подпиши, что у тебя денег с собой не было». Где-то час я стояла, пока все оформляли… Потом подняли наверх, на второй этаж. Справа, как с лестницы поднимаешься, кабинет начальника ИВС… Потом — локалка (часть коридора, отделенная решетчатыми дверьми), дежурный ее открыл. Сразу от нее первая камера слева открывается совсем чуть-чуть, стоят железные стопники, не дают распахнуть дверь. Я толстая была, не могу туда пройти. Менты смеются, ногами меня туда затолкали…
Комната квадратная, мы ее измеряли шагами — четыре на четыре, и там нас очень много было, где-то шестнадцать девчонок. Не было ни матрасов, ни подушек — это же ИВС. Тогда в сентябре еще было жарко. Туалет там же, в камере — просто дырка в полу. Вода не идет. Если дежурному деньги дашь, он выдает специальный ключ, открываешь и маленькая струйка чуть-чуть бежит. Над входом тусклая лампочка. И наверху маленькое окошечко, примерно тридцать на тридцать, закрытое двойной сеткой. Из-за этого темно, мрак такой постоянно. Я там провела 13 дней.
Напротив нас была бытовка, кухня, микроволновка там стояла… Все было, но это только для бывших руководителей, ожидавших этап после суда.
Там сидел один, его называли «шоколадный король», он сигареты и конфеты «Рошен» завозил в Туркмению, за просроченные конфеты его и закрыли. Потом был бывший министр энергетики Гельды Сарыев, позже в Яшлыке я узнала, что ему дали 15 лет и отправили в Байрамали. Еще был Чары — его зам, фамилию не помню сейчас. Чары меня знал, когда я еще при хякиме работала. Я его спрашиваю: «Вы за что здесь?» А он говорит: «Вот, в Абадане, когда взрыв на складе был, боеприпасы или пиротехника (масштабный инцидент в июле 2011 года), счетчики не во всех домах стояли, были большие задолженности населения по электричеству, президент на меня разозлился, и меня закрыли». Еще был бывший хяким Ашхабада (вероятно, речь идет о Реджепгелди Нурмаммедове. — прим. ред.)…
Мы, женщины, были в первых двух «хатах» (камерах), а они — напротив нас, в том же продоле (коридоре). Им разрешали свободное хождение. Они себе кушать грели, им постоянно приносили продукты, некоторые они нам передавали. Я тогда вообще не курила, но они узнали, что я — бывшая хякимовская работница, передавали мне сигареты, еду. Часть я девчонкам отдавала.
За тринадцать дней, что я там провела, нас лишь один раз на прогулку вывели. Это прогулка во дворике на первом этаже, сверху он закрыт тройной сеткой.
Однажды я попросила дежурного ночью позвонить маме с его сотового. Сотовые там у всех дежурных есть. Мама отправила примерно 100 долларов на его номер в «Алтын аср» (компания сотовой связи), и тогда мне разрешили помыться. А так не разрешают, говорят, ждите этап.
На Житникова нас не трогали. Единственное, когда они требовали деньги, чтобы открыть воду в кране, я возмущалась, кричала: «Почему я должна платить за это 50 манатов?» Я же с воли пришла, не знала ничего про их порядки. Дежурный тоже возмущался, говорит: «Ты что — министр? Здесь тебе не мамин дом, тут мы — хозяева». Когда я ругалась, зашли двое охранников и по нарам постучали дубинками. Но сильно не били как в Яшлыке. Так, пару раз толкнули меня, потом мне с сердцем плохо стало, они испугались, спрашивают: «Скорую надо?» Я говорю: «Нет». Я была полная, от жары стала задыхаться.
Они доложили начальнику, его звали Курбан, родом из Ташауза. Он меня вызвал в свой кабинет и спрашивает: «Ты кто такая?» Я говорю: «Я такая-то, с таким-то работала, мой родственник на такой-то должности. Позвоните ему». Он: «Иди, через пятнадцать минут зайдёшь». Видимо, позвонил, узнал все, потом зовет меня. Колы холодной налил. Спрашивает: «Какая помощь нужна?» Я ему: «Ничего не надо, только сделайте так, чтобы я в жаре не была, а то я умру, вам же проблемы будут». Он смеется: «Как я не люблю вас, кабинетных работников, когда вы начинаете здесь свои манеры демонстрировать…» Он хороший был. Около локалки был стул, где дежурный сидит, и там же стоит кондиционер. Он дежурному приказал: «Она будет тут сидеть как твоя помощница». В общем, последние дни в ИВС я сидела не в камере, а в прохладе, около бытовки.
Через 13 дней нас всех загрузили в «воронок». Кузов поделен на две части и еще сетка, за которой держат особо опасных. Там один был с мешком на голове, он отдельно сидел. С нами была девочка, у нее уже четвертая ходка. Она говорит: «Слушайте, тут тубики (больные туберкулёзом) с нами, открытая форма тубика». А сами мужики говорят: «Девчонки, закройте платьем нос, а то у нас открытая форма тубика. Почему вас к нам сюда посадили? Нас отдельно должны были везти». Получатся, нас посадили в один «воронок» с больными, потом везли на вокзал.
В этом воронке — я не знаю, на сколько человек он рассчитан — но нас было шестнадцать девчонок, а мужиков вообще… Их так пихали, прямо битком, они там друг другу орут, типа «убери ногу с моего носа»… Мы там все возмущались.
На вокзале часа четыре ждали поезд на Яшлык (посёлок в 35 км к востоку от Ашхабада). Поезд пришел. Выбегаешь, там собаки пугают… В поезд зашли — солдаты начали свои коммерческие дела. Позвонить хочешь или другое — плати: сто баксов, пятьдесят… Такие предложения начались.
В поезде ехали недолго, может, часа два, ну, три от силы. Я позвонила маме, она отправила деньги, примерно двадцать долларов, чтобы мне дали холодной воды. Привезли нас в Яшлык, на станции мы обратно загрузились в «воронок» с этими же ребятами.
А башлыков (начальников), о которых я рассказывала — Гельды, Чары и других — отправили отдельно, спецэтапом — на синей ментовской «газели» с кондиционером.
(продолжение следует)
* Оразов Дерягелди Нурыевич, родился в 1962 году в Ашхабаде, в 2004–2007 годах — хяким Копетдагского этрапа (района) Ашхабада, в 2007 — председатель Государственного комитета по туризму и спорту, в 2007—2008 гг. — хяким города Ашхабада, в 2008—2012 гг. — заместитель председателя Кабинета Министров Туркменистана.