Игорь Каляпин: с пытками в России может столкнуться каждый
Российский «Комитет по предотвращению пыток» стал лауреатом премии «Homo Homini», присуждаемой чешскими правозащитниками «Человек в беде». «Радио Прага» беседует с юристом организации Сергеем Романовым и председателем «Комитета по предотвращению пыток» Игорем Каляпиным.
— Что означает для вас присужденная премия, название которой устроители фестиваля сформулировали как «За отвагу и упорство»?
«Для меня это, наверное, оценка не отваги и упорства, а, в первую очередь, профессионализма, которого как раз традиционно и не хватает в российском правозащитном сообществе. В нашем гражданском обществе много отважных, смелых, стойких и упорных, но очень не хватает тех, которые владели бы какими-то эффективными инструментами. И, наверное, среди многих выбрали именно нашу организацию и меня как ее представителя, потому что у нас еще что-то при этом получается. В России, где власть очень толерантно относится к пыткам, мы в результате наших расследований отправили за решетку и посадили на скамью подсудимых более 120 полицейских, которые были реально осуждены за пытки. Это — результат и наши определенные профессиональные достижения», — объясняет глава Комитета Игорь Каляпин.
— Ваша организация существует с 2000 года. Сколько за это время у вас было дел, и какого рода дела среди них преобладают? Это дела с политическим подтекстом или связанные с полным беспределом со стороны полицейских?
«За 17 с лишнем лет мы получили от граждан более 2000 заявлений. По применению пыток были проведены сотни общественных расследований, в результате которых сотрудники милиции, а впоследствии полиции отправлялись за решетку. Категории дел бывают самые разные — как с политическим подтекстом, так и обращения простых граждан.
Для нас важно восстановление прав конкретного человека и наказание мучителей
Для нас важно вычленить те дела, в которых мы видим нарушения закона, применение пыток, и для нас не столь существенно, имеет или нет дело какой-либо политический контекст, — для нас важно, чтобы были восстановлены права конкретного человека, а лица, применявшие пытки, были осуждены. Это — наша основная цель и миссия», — так формулирует задачи организации юрист Сергей Романов.
— Вы можете рассказать о наиболее вопиющих случаях, с которыми вы столкнулись, которые запали вам в душу, на которые, как вы почувствовали, невозможно не реагировать?
«Мне сложно ответить на этот вопрос лишь на паре примеров… Восемнадцатилетний паренек, будучи на заработках, оказался в ситуации, когда ему не заплатили деньги, ему реально было нечего есть, и они с другом украли поросенка. После того как полицейские их задержали по подозрению в этой краже, то одного они сделали инвалидом, а другого забили во время допроса насмерть. Это — вопиющий случай? На мой взгляд, да. И еще пришлось прикладывать усилия, чтобы довести это дело до суда, и чтобы этих полицейских хоть как-то наказали.
Другой случай — молодой полицейский подвез на автомобиле девушку, после чего она пропала. Естественно, на него пало подозрение. После этого у нас полиция решает простой вопрос — нужно выбить признание. И этого признания будет достаточно, чтобы отправить человека в тюрьму, и дело будет считаться раскрытым. И этого молодого полицейского десять дней били, заставляя признаться в этом преступлении. В результате и он, и его друг признались, заодно и в нескольких кражах, которые, видимо, оставались в этом отделе не раскрытыми. В ходе очередного допроса с применением электротока он выбросился в окно, разбился, остался инвалидом-колясочником. Девушка же, которую они якобы со своим другом изнасиловали и убили, на следующий день пришла домой целая и невредимая. Это — вопиющий случай? На мой взгляд, да.
В Чечне, чтобы попасть под каток, достаточно написать что-то критическое в Интернете про „падишаха“
В Чеченской республике, в Кабардино-Балкарии людей под пытками делают „террористами“, заставляя оговорить себя и еще двух-трех человек просто, чтобы их прекратили пытать, — это тоже обычная практика, я могу привести не менее полутора десятков подобных случаев. В Чечне, чтобы попасть под этот каток, достаточно написать что-нибуть критическое в чате про кадыровскую полицию или, не дай Бог, про самого „падишаха“.
Все случаи — очень разные, но все — про одно и то же. Нам совершенно не важно, чем были мотивированы эти пытки, какие мотивы были у полицейских, совершавших это, у нас такое применяется ко всем. Не нужно думать, что пытки — это то, чему подвергаются политические активисты, оппозиционеры или жители кавказских республик. Это не так. У нас любой человек, с любой должностью, с любым званием, однажды может стать жертвой пыток, причем самых жестоких, самых варварских. Когда происходят резонансные события — арест бывшего главы региона, губернатора, полковника полиции из Федерального МВД, первое что они заявляют, — это опасение, что к ним начнут применять пытки. Все понимают, что это может произойти с каждым, и это — реальность», — предупреждает Игорь Каляпин.
— Какой объем помощи гражданам, оказавшимся в ситуации, когда к ним было применено насилие со стороны правоохранительных органов, вы оказываете?
«Любое заявление о пытках должно быть расследовано самым тщательным образом. Есть, на мой взгляд, очень неплохо прописанное российское законодательство и нормативная база, есть требования, установленные наднациональными органами, в частности, решением Европейского суда. На бумаге в России все выглядит замечательно. Беда в том, что это тотально не исполняется. Следственный комитет, обязанный расследовать каждую подобную жалобу, почти никогда этого не делает.
Наша задача — довести дело до суда
Наша задача, чтобы в каждом случае — а это — „штучная“ и ресурсозатратная работа — делать то, что должен и не делает Следственный комитет. Нам приходится на свои деньги проводить необходимые экспертизы, находить очевидцев, а потом сделать официальными материалами уголовного дела. Наша задаче — не газетная публикация или политический доклад. Мы — возможно, к сожалению, — не занимаемся работой на какую-либо политическую силу. Наша задача — реализовать нашу работу в ходе судебного заседания, доказать, что человек подвергался пыткам, а, значит, имеет право на реабилитацию, восстановление своих прав, здоровья и т. д., а самое главное — добиться, чтобы виновные были официально установлены и привлечены к уголовной ответственности, потому что только это является действенной и эффективной профилактикой пыток», — подчеркивает глава Комитета.
— Многие дела вы передаете в Европейский суд по правам человека. Насколько это помогает добиваться результатов? Ведь нередко говорят: «Если Россия не признает решение этого суда, никакого результата и не будет».
«И очень правильно говорят. Поэтому я категорически против слова „передаем“. Мы обращаемся в Европейский суд, когда на протяжении долгих 5–6 лет не можем добиться правосудия в России, и никогда это не рассматриваем как прекращение работы на национальном уровне. Мы давно поняли, что в России решение Европейского суда само по себе для самого потерпевшего и людей, которые его пытали, не меняет абсолютно ничего. Государство аккуратно выплачивает потерпевшему компенсацию, которую назначает Европейский суд, но не происходит главного — он не называет виновного, он называет страну-ответчика, указывая, что Россия нарушила международный договор, допустила самое варварское нарушение прав человека, которое только возможно, — пытки. В России, увы, после этих решений практически ничего не меняется: меры общего характера не принимаются, ничего не меняется ни в полиции, ни в Следственном комитете, который, на мой взгляд, даже больше, чем полиция, ответственен за ситуацию широкого распространения пыток в России».
— То есть с советских времен ничего не изменилось? Они просто поменяли название — с милиции на полицию…
«От этого „ребрендинга“ уж точно ничего не изменилось, поскольку это — никакая не реформа, а просто переименование. На самом деле, ситуация, на мой взгляд, серьезно ухудшилась — после того как начался „наезд“ на НКО, и было объявлено о том, что Запад — враг, а „Россия опять — в кольце врагов“, произошла аннексия Крыма, война на Украине, „ура-патриотическая“ консолидация общества уровень пыток вырос до масштабов 1990-х гг».
— В каком положении вы находитесь сейчас? Ведь после появления закона об «иностранных агентов» части организаций пришлось исчезнуть.
«На сегодняшний день мы — „трижды иностранные агенты“. Сначала, когда нас объявили таким агентами, мы очень удивились, поскольку по закону, нужно не только получать деньги из-за рубежа, а и заниматься политической деятельностью, которая была определена как „изменение государственной политики“. Мне казалось, что предъявить это нашей организации, которая берется с пытками исключительно правовыми методами, не очень прилично. Однако нам так прямо и сказали: „Вы добиваетесь уголовного преследования полицейских, говорите о них всякие гадости“. Видимо, я осужденных за пытки полицейских должен хвалить. Прокуратура, однако, так и написала: „Таким образом вы пытаетесь менять государственную политику“. Когда мы закрыли одну и открыли другую организацию, там уже даже не стали разбираться, есть или нет иностранных денег, а сразу внесли нас в этот реестр. Ни в одном суде мы ничего не могли доказать, поскольку в таких случаях суд ничего не хочет слушать. Третью организацию тоже признали „иностранным агентом“, и мы решили просто в эти игры больше не играть. Вероятно, третью организацию мы закроем и продолжим существования уже без регистрации НКО. Конституция дает нам право вести общественную деятельность без образования юридического лица».
— После получения чешской премии вы, наверное, станете «четырежды иностранными агентами», поскольку вас похвалили из-за границы?
«Вы очень правильно подметили. Люди, которые живут на Западе, не всегда это правильно понимают, ведь когда начинают поддерживать правозащитников, то организации, парламентские объединения думают, что принятое ими заявление, резолюция, адресованная руководству России, как-то поможет. Как правило, это убеждает российские органы в том, что „правильно они этого человека зацепили“, потому что „за хорошего человека Парламентская ассамблея Европы заступаться не станет. Значит, он действительно — оппозиционер, вражеский агент“. Если давление достаточно сильное, оно помогает, а вот если оно обозначено лишь отдельными заявлениями, оно имеет обратный эффект».
— В рамках фестиваля «Один мир» будет показан фильм «Процесс» о деле Олега Сенцова, после чего пройдет дискуссия на тему: «Дождемся ли мы возвращения ГУЛАГа?» Судя по тому, как вы это описываете, ГУЛАГ уже вернулся?
«Нет, с этим я не согласен — не так все однозначно, все движется не в одну сторону, есть разнонаправленные процессы. В руководство Федеральной службы исполнения наказаний пришли — я не буду говорить прогрессивные, но другие люди, с совершенно негулаговскими планами и намерениями. Другое дело, что система, к сожалению, обладает гигантской инерцией. И все эти еще два-три года назад прогрессивные генералы начали закрывать все окна и двери в свою систему. Однако, на самом деле, гулаговская система не нужна никому. В СССР ГУЛАГ решал важнейшие хозяйственные задачи — нужны были рабы, для того чтобы копать руду, валить лес и т. д. Сейчас это не нужно, не работает, сейчас — другая экономика».
— Тем не менее, система существует и пока никуда не девается…
«Она существует не потому, что она выгодна государству. Она государству не выгодна. Но государство не может это преодолеть, что видно во многих проявлениях. Проблемы — не только у государства, но и в обществе. Время от времени мы проводим опрос „Как вы относитесь к пыткам“. Примерно половина граждан, которых мы спрашиваем: „Можно ли пытать?“, отвечает: „Это смотря кого. Если жулика и бандита, то почему бы и нет? Иначе он не сознается“. Что мы хотим от полиции и Следственного комитета, если люди на улице так отвечают на этот вопрос?..»