«Это период беспредела»
Почему фигурантов «пензенского дела» везли из Петербурга в Пензу целый месяц
22 августа фигурантов «пензенского дела» Виктора Филинкова и Юлия Бояршинова, которых в конце июля вывезли из СИЗО в Ленинградской области, доставили на следственные действия в Пензу. Никита Сологуб объясняет, почему путь, занимающий у вольных пассажиров железной дороги одни сутки, в системе ФСИН растягивается на месяц, и что происходит с заключенными во время этапа, когда они лишены связи с родными и адвокатами.
Этапы «пензенского дела»
Первые аресты по делу о «террористическом сообществе "Сеть"» прошли в конце января. 25 января суд в Санкт-Петербурге арестовал левого активиста Виктора Филинкова (на следующий день он рассказал о пытках). Двумя днями позже в СИЗО отправился антифашист Игорь Шишкин. Позже стало известно, что их дело связано с обвинениями в адрес шестерых жителей Пензы, задержанных еще в октябре-ноябре прошлого года — Егора Зорина, Ильи Шакурского, Василия Куксова, Дмитрия Пчелинцева, Андрея Чернова и Армана Сагынбаева (они также говорили о пытках). В апреле 2018 года стало известно о новом обвиняемом — Юлие Бояршинове, задержанном тремя месяцами ранее. 5 июля суд в Пензе арестовал последних на сегодняшний день фигурантов дела — Михаила Кулькова и Максима Иванкина.
По версии следствия, в Петербурге действовала ячейка «Сети» под названием «Иордан-СПб». В Пензе же, согласно материалам дела, у организации было сразу две ячейки — «5.11» и «Восход». Хотя всех арестованных обвиняют в участии в одной и той же организации, два уголовных дела — в Петербурге и Пензе — так и не были объединены в одно производство и расследуются параллельно. Поэтому в июле их фигурантов стали возить на следственные действия из одного города в другой.
4 июля из СИЗО Пензы увезли Дмитрия Пчелинцева. 6 июля члены ОНК обнаружили его в ИВС управления МВД по Петербургу и Ленинградской области. Обвиняемый рассказал им, что везли его оперативники ФСБ на минивэне; на дорогу ушло 24 часа. В Петербурге он поучаствовал в очной ставке с Игорем Шишкиным, при этом очная ставка с Филинковым и Бояршиновым, которые также содержались в петербургском СИЗО, не состоялась. От своих прежних признательных показаний Пчелинцев отказался, сославшись на 51-ю статью Конституции. 8 июля обвиняемого — тоже на микроавтобусе в сопровождении сотрудников ФСБ — привезли обратно в СИЗО Пензы. О том, вывозили ли для проведения следственных действий за пределами региона других фигурантов дела, возбужденного в Пензе, ничего неизвестно.
21 июля член ОНК Петербурга Яна Теплицкая сообщила, что из СИЗО-6 Ленинградской области исчезли Виктор Филинков и Юлий Бояршинов; накануне из городского СИЗО-3 в неизвестном направлении этапировали Игоря Шишкина. О том, куда их везут, не знали ни родственники, ни адвокаты обвиняемых. Спустя пять дней девушка, которая в разговоре с «ОВД-Инфо» попросила сохранить ее анонимность, попробовала сделать передачу на имена обвиняемых в СИЗО-1 Ярославля. Сотрудники изолятора подтвердили, что молодые люди находятся там, однако отказались принимать передачу, сославшись на запрет передач «тем, кто идет транзитом». Обвиняемые не выходили на связь ни с адвокатами, ни с родственниками, однако 3 августа защитнику Филинкова Виталию Черкасову удалось встретиться со своим доверителем.
«Передвигался я на поезде в спецвагоне, при этом нас сначала завезли в город Псков, затем через станцию Дно доставили в город Новгород, и затем уже, на четвертые сутки, поезд прибыл в Ярославль. [В первый день в Ярославле] я содержался в транзитном отделе […], где стоял невыносимый смрад из-за того, что в этом же корпусе содержали свиней. Через несколько дней после прибытия я заболел, [но мне не давали лекарства]. О безуспешных попытках общественников Ярославля передать лекарства от моей супруги я узнал только сейчас, от своего адвоката. <…> Лекарства мне необходимы, так как у меня серьезные проблемы с печенью, остеохондроз, проблемы с желудком и обострился псориаз. [В ответ на просьбу выводить меня на прогулку] сотрудники передали сокамерникам, что за такие требования мне нужно разбить очки», — записал адвокат слова Филинкова.
В транзитном изоляторе обвиняемые ждали этапа до 10 августа. В общей сложности они провели там 20 суток. 14 августа Бояршинов и Филинков оказались в Нижнем Новгороде, а Шишкин, по словам Филинкова, остался в Ярославле. Спустя шесть дней этап продолжился. В Пензу двоих обвиняемых доставили только 22 августа. О том, где находится третий, Игорь Шишкин, пока ничего неизвестно — на связь он не выходил. Таким образом, путь, занимающий у обычных пассажиров РЖД сутки, в вагонзаке растянулся больше чем на месяц.
Инструмент давления
Адвокаты Бояршинова и Шишкина пока не виделись со своими подзащитными, поэтому воздерживаются от ответа на вопрос, можно ли считать затянувшееся этапирование инструментом давления на обвиняемых. «Сказать, считает ли мой подзащитный этот путь давлением или нет, я смогу только после того, как с ним пообщаюсь: в течение этого месяца он со мной не связывался, я не получала никакой официальной информации о его местонахождении; о том, что он доставлен в тот или иной пункт, родственники узнавали, отправляя письма через систему "ФСИН-Письмо". Но у нас получилась такая ситуация, что ему на этапе стало лучше, чем в СИЗО, где он находился в переполненной (согласно отчету ОНК, в камере Бояршинова содержались около 130 человек при наличии 116 спальных мест, отсутствовала горячая вода, а на каждого заключенного приходилось по два квадратных метра площади — МЗ) камере», — говорит адвокат Бояршинова Ольга Кривонос.
Пчелинцев, которого из Пензы в Петербург оперативники ФСБ привезли на минивэне, говорил членам ОНК, что в пути его кормили и в целом как будто «пытаясь задобрить». При этом ранее именно поездкой угрожали Виктору Филинкову. ««Ты сейчас подписываешь или сутки в другой регион РФ на опознание будешь ехать с этими же людьми. Ты пойми, офицеры ФСБ всегда добиваются своих целей! Все равно будет так, как мы решим!» — запугивал меня [сотрудник ФСБ] Бондарев К.А. Угроза ехать в другой регион РФ будет повторена еще раз в мой адрес, в одной из последних редакций она дополнилась: "И сутки обратно!" — и звучала вроде не только из его уст. Они называли это "машина со спецами"», — рассказывал он вскоре после задержания.
Невыносимые условия создавались для Филинкова и на этапе в вагонзаке, говорит его адвокат Виталий Черкасов. Защитник считает, что этот месяц стал продолжением непрекращающегося давления на его доверителя, который не собирается признавать вину: сотрудники ФСБ уже угрожали переводом в переполненный изолятор, где, если «сокамерники будут его забивать, никто не услышит», и отправляли в СИЗО, который жена арестованного называет «пыточным».
По мнению защитника, Филинкова не случайно вывезли в один день и по одному маршруту с другими обвиняемыми, позволив фигурантам дела пообщаться в пути. «Нельзя исключать, что это своеобразный прием психологического воздействия — мой подзащитный отказывается от сотрудничества со следствием, доставляет некоторую головную боль. Я думаю, что именно по этой причине — а я буду так думать, пока ФСИН аргументированно не объяснит, что происходило и почему его везли такими окольными путями — этап был таким долгим. Когда я побывал у него в Ярославле, по общению с ним, по поведению, я понял, что ему промывают мозги. Как я понял, Виктору дали возможность общаться с двумя другими фигурантами этого дела, которых тоже этапировали тем же путем, и я не исключаю, что это было сделано специально. Из общения с ними Виктор, как он мне поведал, понял, что они придерживаются иной позиции, чем он. Думаю, это был психологический прием, чтобы он задумался: а правильно ли я делаю, сопротивляясь системе, не будет ли мне от этого хуже?» — объясняет Черкасов.
«У Филинкова все было гораздо сложнее, чем у других этапируемых — ему и лекарства не давали, и поместили в корпус, по соседству с которым находились помещения для свиней, и очки ему угрожали сломать, за то, что "права качает". Как я понимаю из его пояснений, для него вся эта поездка — это ожидание чего-то еще более опасного, ведь еще на начальном этапе, когда с ним общались после неформального задержания сотрудники оперативной службы, они ему конкретно говорили: "Если ты будешь отказываться от признательных показаний, тебе устроят поездку до Пензы, в ходе которой ты вообще взвоешь". И везут туда его не просто так — со слов пензенских фигурантов, в местных СИЗО есть свободный вход для сотрудников ФСБ. Если здесь , в Петербурге он прекрасно понимал, что есть в какой-то степени гражданское общество, работоспособное ОНК и адвокат под боком, то там у него есть поводы для опасения. Если Бояршинову переживать уже особенно не стоит, то мой доверитель находится в постоянной напряженной обстановке, и она его тяготит: "А что меня там ожидает?"» — рассуждает адвокат.
Правила за семью печатями
Защитники Бояршинова и Филинкова согласны в одном — этап их подзащитных мог длиться сколько угодно и пролегать по какому угодно маршруту. «На самом деле это был обычный этап УФСИН: просто так устроена логистика этого ведомства — чтобы добраться из одного пункта в другой, нужно перейти еще какое-то количество перевалочных пунктов. Это проблема логистики и так этапируются все остальные заключенные, поэтому, собственно говоря, в том, что он длился так долго, нет ничего из ряда вон выходящего. Вся система ФСИН так построена — она не заточена под права человека и соблюдение его законных интересов», — говорит адвокат Кривонос.
«Это нормальная практика для ФСИН в том плане, что невозможно понять логику этого ведомства, невозможно понять логистику, невозможно понять, каким образом принимается то или иное решение. Даже если между точкой а и точкой б — прямая линия, а расстояние небольшое, все равно будут происходить отклонения от маршрута, заезды в иные совершенно города и учреждения, где люди вынуждены кантоваться в транзитных отделениях длительное время, в итоге путь занимает один, два, три месяца. Я не склонен думать, что во всех случаях это связано только с тем, чтобы усложнить жизнь осужденному или преследует цель принудить их к чему-то, оказать психологическое воздействие. Это скорее связано именно с какими-то внутренними установками ФСИН, и вопрос нужно задавать им, в связи с чем так происходит», — добавляет Черкасов.
По его словам, правила этапирования подследственных для проведения следственных действий остаются «за семью печатями» — Черкасову известно лишь одно из них, согласно которому в транзитном СИЗО этапируемый не должен содержаться больше 20 суток (такой пункт содержится в статье 76 УИК). Однако и оно нередко игнорируется: «Они всегда найдут обоснование — графики, отсутствие достаточного количества вагонов и автозаков, всегда найдут объяснения — там ждали других заключенных, там пытались собрать определенное количество транзитников, чтобы их с разных регионов согнать и отправить в одном направлении».
Адвокат Светлана Сидоркина, защищавшая, в том числе, обвиняемого по делу «крымских террористов» Александра Кольченко и радикального публициста Бориса Стомахина, которые тоже пережили длительные этапы, говорит, что во ФСИН «процесс этапирования никак не регламентирован, он расписан только в каких-то внутренних документах, инструкциях, он полностью закрыт».
«Вопрос этапа как таковой — сколько он идет, как он идет, в какой последовательности, он целиком регулируется внутри системы. То есть следствие отдало по этапу человека, а дальше решает ФСИН. И у них регламента как такового нету. Часто бывает так, что человек находится на пересылке в ожидании очередного этапа. А очередной этап, в каком-то конкретном направлении, он может складываться из разных обстоятельств — наличие транспорта, определенного количества людей, которых им было бы выгодно этим транспортом отправлять в том или ином направлении, наличие конвоя, который бы сопровождал этих людей по этапу. Это складывается из совокупности разных обстоятельств, и никаких конкретных сроков, сколько может длиться этап — для отбытия наказания или для проведения следственных действий — не существует», — объясняет она.
При этом, отмечает Сидоркина, если бы следователю понадобилось доставить обвиняемых в Пензу за сутки-двое, во ФСИН без труда выполнили бы эту задачу. «Решение, в какой срок и куда доставить, принимает следователь, и у следствия и ФСИН, безусловно, есть договоренности на этот счет. К примеру, моего подзащитного [обвиняемого в участии в батальоне запрещенного «Правого сектора» Дениса] Бахолдина доставили из Брянска в Москву за сутки, и потом обратно — еще за одни. А если указания от следствия нет, то они могут сколько угодно тянуть волынку с доставкой. Но то, что конкретных сроков не существует в законодательстве — это однозначно. Не указано также нигде, в каких случаях участие в конвоировании могут принимать сотрудники оперативных служб, как это было в случае с Пчелинцевым — это их внутренние служебные документы, которые не попадают в открытые источники», — говорит адвокат.
Что такое российский этап. Свидетельства
«Мы четыре дня ехали в Самару без постельного белья, в одной и той же одежде, без всего. Они не давали нам даже возможности почистить зубы. Было сорок градусов, а в баке и в туалете не было воды. Сорок градусов. Поезд остановился и подъехала пожарная машина. Она облила «столыпин» водой – его весь окутал пар. Через пятнадцать минут мы снова начали задыхаться. Это просто железная коробка», — вспоминал после освобождения осужденный по делу «крымских террористов» Геннадий Афанасьев, которого этапировали из Ростова-на-Дону в колонию в Коми.
Афанасьева везли по этапу почти столько же, сколько Бояршинова, Филинкова и Шишкина — пять недель. Тюремные вагоны — так называемые «столыпины» — прицепляют к обычным пассажирским составам и доставляют к месту назначения в зависимости от наличия поездов. На каждом этапе перевозки заключенных переводят в транзитный изолятор и обыскивают. Иногда процесс обыска растягивается на целый день.
По данным Аmnesty Inetrnational, подготовившей доклад об этапировании в России, нормы перевозки заключенных изложены в приказе Минюста и МВД от 24 мая 2006 года, о содержании которого можно судить по судебным постановлениям. Согласно этому документу, в больших камерах (размером 3,5 квадратных метра) спецвагона может содержаться до 12 человек, в малых (размером два квадратных метра) — до пяти, а при длительности поездки менее четырех часов эти нормы увеличиваются до 16 и шести соответственно. Однако на практике приказ не выполняется — так, заключенный Александр Мельников в разговоре с правозащитниками вспоминал о поездке с 19 соседями по большой камере.
Вспоминал о вечной переполненности вагонов и осужденный по делу ЮКОСа Владимир Переверзев. «Люди лезут наверх и укладываются на верхних полках. Внизу, на нижних полках, впритирку умещается по пять человек. Свободное пространство между скамейками и под ними заполняется баулами. В купе набивается восемнадцать человек! Теснота, очень душно. По инструкции конвой может открыть окна только во время движения поезда. Вывести в туалет — тоже только во время движения. На дворе конец июля, жара неимоверная, — писал он в своей книге. — [Вагон] идет своим маршрутом, его прицепляют то к одному поезду, то к другому. Мы едем во Владимир, дорога до которого занимает без малого сутки. Я весь липкий от пота, насквозь пропитался сигаретным дымом, одурел от смрада и пустых разговоров, у меня все затекло от многочасового сидения в одном положении. Это настоящая пытка, которую я буду с ужасом вспоминать».
Кроме отсутствия горячей пищи — вода для заваривания продуктов быстрого приготовления чаще подается холодной — все заключенные, опрошенные Amnesty, жаловались на лишение медикаментов и элементарных удобств. «Проблема заключается не в наличии воды, а в том, как часто вас отводят в туалет. Я очень мучился, потому что они сказали, что не будут нас водить в туалет ночью. Позже я узнал, что надо делать. Заключенные берут с собой пластиковые пакеты, а если получается, то и пластиковые бутылки. Я выдержал, но это была крайне стрессовая ситуация. Я страдал. Мне было тогда 49 лет. С водой тоже есть проблемы, но люди стараются не пить. Если бы я накануне знал об этом, я бы перестал пить, я следил бы за потреблением воды. Лучше помучиться от жажды, чем страдать в поезде», — рассказывал заключенный Дмитрий Васильев.
Поскольку заключенным на этапе не разрешается иметь часы, окон в «столыпине» нет, а решетка, отделяющая камеры от коридора, пропускает внуть лишь тусклый свет, следить за временем на этапе трудно. Связь с внешним миром в дороге полностью исчезает — как объясняет адвокат Черкасов, уведомление о поступлении заключенного в СИЗО отправляется его родственникам только из конечной точки этапа, однако, поскольку идет оно почтой, ждать извещения можно долго, поэтому адвокаты и родные предпринимают различные уловки, чтобы узнать, где находится заключенный — например, пытаются делать передачи или отправлять электронные письма через сервис «ФСИН-Письмо». При этом сами заключенные узнают, что идут на этап, только когда им дают команду собирать вещи «на выход».
Не удается отдохнуть арестантам и в транзитных пунктах этапа. По словам адвоката Сидоркиной, несговорчивых заключенных нередко специально отправляют в транзитные СИЗО с плохой репутацией — те, сотрудники которых отличаются особой бесчеловечностью. «На мой взгляд, такой пересылкой является кировская. Там Бориса Стомахина заставили раздеться догола, приседать в окружении кучи людей, что, учитывая телосложение Стомахина, было особенно по-издевательски; угрожали его изнасиловать дубинкой, специально издевались над ним с бородой — с одной стороны сбрили, потому что он ее не хотел брить, обзывали бабой, унижали. Поэтому Стомахин знает, что кировская пересылка — это отдельный ад, кормят плохо, ничего не дают, отбирают все, унижают. Когда Кольченко с Сенцовым шли по этапу, Саша рассказывал, что когда они шли по этапу с другими зеками, он говорит, там такие страсти от них слышал — в негативном, конечно, смысле — что даже рассказывать это как-то неудобно, это такая жуть, что не хочется этого слышать, [не верится,] что это действительно существует в реальности», — рассказывает Сидоркина.
«Этап, длительность, попадание в определенную пересылку — это, безусловно, может быть использовано как инструмент оказания давления. Это период бесправия, беспредела, период, когда они пользуются [тем], что они не имеют права давать никакой информации, поэтому отследить, проконтролировать невозможно, где и как [заключенный] передвигается, и в этих условиях они могут делать все, что хотят», — заключает она.
