Юридический «дауншифтинг»: из юрфирмы в НКО

• The law firm

Четыре года назад я работала в юридическом консалтинге. Небольшом и амбициозном.

На пятидесятом этаже башни Москвы-Сити, с красным кожаным диваном на входе и дорогой мебелью.

Прелесть консалтинга — возможность попробовать себя во всем: судах, международном арбитраже и сделках. Исследование разных отраслей права и осознание того, что прокачиваю знания по гражданскому праву, с которым с института были сложные отношения, увлек на тройку лет.

Вдохновение от работы стало рассеиваться как туман, когда партнеры фирмы решили, что из меня получится юрист по M&A (по сделкам, то есть).

Для сделок нужен особый склад ума: внимательность как у орла и усидчивость как у рыси в ожидании жертвы. Но у рыси есть преимущество — усидчивость ей нужна максимум на пару часов в день. А потом она занимается другими делами. Юрист по сделкам работает монотонно восемь-двенадцать часов пять дней в неделю.

Такой режим работы утомит даже самую усидчивую рысь.

Был еще один момент. Важный принцип в работе юриста и одна из основных моих ценностей — это поиск справедливости. А в сделках… Сделки — они и есть сделки.

• Ключевая сделка

Можно было пойти в некоммерческую организацию. У них все проекты с поиском справедливости. Два жирных «но» меня останавливали.

Первое — репутация. Тогда шла массовая атака на НКО. По государственным каналам НКО с чем только не смешивали. И экстремисты, и радикалы, и чуть ли не террористы. Я понимала, что государственные каналы — те еще вруны, но все равно было страшно.

Второе — финансы. Я не родилась с золотой ложкой во рту, и родители не подарили 3-комнатную квартиру в Москве. Нужно зарабатывать самой.

Так, наверное, я бы до сих пор не решилась бы уйти в НКО, если бы не один случай.

Это были переговоры по покупке водочной компании.

Юрист с противоположной стороны сыпал умными словами матерого сдельщика, которые я с трудом успевала переваривать. Созерцая его дорогой костюм и золотые часы, я вдруг в нем увидела себя лет через десять, если останусь работать в M&A. Холеная и наглая. И какая-то пустая.

Почему-то я представила свои похороны и гробовое молчание пришедших людей, которым и сказать-то обо мне будет нечего. Не будут же они вспоминать, что я закрыла пятьсот сделок?

• Новая территория

«Если захочешь по-серьезному уйти в права человека, дай знать», — сказал мне за полгода до этого Иван Лищина. Тогда он был моим экс-коллегой в юрфирме, а теперь уполномоченный от Украины в Европейском суде по правам человека.

После встречи с «золотым» юристом пришла домой и написала Ивану. Ни малейшего представления о том, что дальше. Знаете, так бывает — отправила запрос во Вселенную — и будь, что будет!

«Отправил твое резюме. Жди», — написал Иван.

Вскоре выяснилось, что после путешествия через нескольких людей, мое резюме приземлилось в «Мемориале».

«Мемориал» — старейшая и знаменитая некоммерческая организация в России. На ее счету выигранные в Европейском суде дела по ковровым бомбардировкам в Чечне — наши военные разгромили поселок вместе с мирными жителями.

Их заслуга — дело о теракте в Беслане — выяснилось, что спецслужбы знали о его приготовлении, не предотвратили и особо не заморочились, когда бомбили по заложникам. «Мемориал» — это выигранные дела по многочисленным похищениям людей и отсутствию внятного расследования. Список можно продолжать бесконечно.

• Искушение

Что в этой организации не работают экстремисты и террористы, я поняла сразу — еще на собеседовании. А вот с финансами вопрос надо было вопрос решать. Особенно остро это ощутила, когда получила первую зарплату и поняла, что на это надо жить и платить ипотеку.

«Ты жаловалась на плохую зарплату? — написал мой знакомый. — У нас открылась интересная вакансия. Нужен юрист с рабочим французским и английским. Приходи на собеседование».

Собеседование я прошла. Зарплату предложили такую, что хватило бы на еще одну ипотеку.

«Начнем с этого, — мне сказали. — Там посмотрим».

У этой работы было много плюсов. И один жирный минус — защищать государство по делам, по которым моя совесть полагала, что государство поступает абсолютно неправильно.

Это был серьезный тест — деньги или желание заниматься тем, что считаешь действительно важным и правильным.

Когда передо мной стоит сложный выбор, я поступаю как Стив Джобс. Говорят, когда он встретил свою будущую жену и сомневался, пригласить ли ее на ужин (у него была запланирована бизнес встреча на вечер), он спросил самого себя: а если завтра я умру, о чем я буду сожалеть?

Спросив себя, о чем я буду сожалеть, я быстро ответила себе на вопрос, где мне работать. В «Мемориале». А деньги? Нашла вторую работу.

• Через тернии к звездам

Самое сложное испытание, с которым я столкнулась за три года работы в «Мемориале», — это осознание беспомощности.

Российская судебная система худо-бедно работает по обыкновенным хозяйственным делам. Когда один человек без связей судится с другим без связей. В этих случаях шанс, что суд вынесет решение «по закону» высок.

Но как только в вышеобозначенной схеме появляется новый элемент, например, судят участника мирного шествия, или оспаривается бездействие следствия по делам об исчезновении человека, становится невыносимо сложнее.

Сложнее и с судом, и с доверителем. Суды часто не слушают и не слышат. Доверителей запугивает полиция и ФСБ («наркотики подкинем», «в экстремисты запишем»). Даже решение «по закону» — большая редкость.

По правилам сторителлинга в этой части надо описать «волшебный эликсир»: как герой (то есть я) одолела демонов и драконов и преодолела все препятствия.

Увы, кроме настойчивости волшебных зелий у меня нет.

Поэтому медленными шажками сквозь пустыни проигрышей и редкие оазисы побед идем с доверителями к большому и светлому будущему российской юриспруденции.

Где царит не только закон, но и право. То самое, которое искусство добра и справедливости.

Дойдем ли?