Он сказал: «Мама, спасибо, что ты все понимаешь и поддерживаешь!»

— Людмила Георгиевна, ваша семья всегда жила в Крыму?

— Нет-нет, мы же коренные уральцы. Жили с мужем и дочкой в рабочем поселке Пышма в Свердловской области, я работала воспитателем в детском саду, потом дочка заболела, врачи сказали, что нужно климат менять срочно. Вот и переехали в Крым, сюда, в село Скалистое неподалеку от Симферополя. Коренной крымчанин в нашей семье получается Олег, он родился в Бахчисарае. Это потом, уже после школы, он переехал в Симферополь.

— И последние годы жил там с детьми?

— Ну да, он с детьми снимал в Симферополе квартиру, они жили втроем: Олег, Алинка и Влад. Но все каникулы дети, конечно, здесь проводили, они страшно любят Крым и наш дом. У нас большой сад, овощи мы не сажаем, зато полно деревьев фруктовых, малина, смородина, розы цветут, синяя статица моя любимая — это наш крымский сухостой.

— И сейчас дети с вами живут?

— Да, с той страшной ночи 9 мая 2014-го, когда Олега арестовали. Владик тогда был у меня на праздниках, а Алину привез в два часа ночи ее другой дедушка в почти невменяемом состоянии, так она плакала. Через несколько дней был повторный обыск у них в квартире, я с детьми там была, Олега привели в наручниках, они, конечно, ничего понять не могли, Алина все время говорила: «Бабушка, да что такое, почему такое происходит, папа в наручниках…»

— И вы с тех пор держитесь?

— Конечно. На первых порах, вот в самые первые дни после его ареста, тяжеловато было, особенно по улице пройти — кто шепчется за спиной, кто пальцем тыкает, страшно вспоминать. И мне стало казаться, что вокруг меня полная тишина, вакуум. Но через несколько дней звонит дочкина подруга: «Тетя Люсичка, вы только скажите, если что-то надо, если не хотите на улицу выходить, я вам все принесу».

— А вы?

— А я сказала, что как ходила по селу, так и буду ходить, как улыбалась всем и здоровалась, так и буду. Ну а еще через день-другой ко мне в кухню набилось полно народа, пришли люди поддержать нас. И стало как-то полегче.

— А как дети?

— Дети были в очень тяжелом состоянии, особенно Владик. Мы с ним в одной комнате живем, кровати рядом стоят, так вот он первое время спал, положив мне руку на голову, боялся, что и я могу исчезнуть, как папа исчез. Дети вообще боялись меня на миг отпустить, так им было страшно. Сейчас, конечно, полегче. Владик со мной сейчас, много рисует, вырезает, вот у него задание — мы занимаемся все время с ним понемногу — рассказ О’Генри прочитать, а Алина в лагере, она очень много читает, вообще очень серьезная девочка растет, для меня она всегда — зайчик солнечный…

Крым.Реалии

— Вы виделись с Олегом после ареста?

— Да, один раз ездила к нему на свидание в СИЗО в Ростов-на-Дону. Я держалась, говорила только про детей, понимая, что это для него — самое важное, мы даже смеялись и шутили, когда я про них рассказывала. В общем, как будто я просто пришла сына навестить куда-то… Когда его уводили, Олег сказал: «Мама, спасибо, что ты все понимаешь и поддерживаешь». А вот когда я вышла из СИЗО, дала себе волю, разревелась. А при нем — зачем, ему в любом случае тяжелее, чем мне.

— А потом вы с ним много общались?

— Когда он в Якутске сидел, мы часто разговаривали по телефону, и подолгу. И я каждый раз: «Олег, родной, я очень хочу тебя увидеть». А он в ответ: «Мама, это не будет легко ни тебе, ни мне. Давай потерпим, все равно это закончится». И он был прав. Берег силы и берег меня.

Пикет у входа в администрацию президента. Фото: Виктория Одиссонова / «Новая газета»

— Это он с детства такой был?

— Он с детства и всегда, всю жизнь, был очень честным и упрямым. И еще было в нем такое качество, не знаю, как назвать — он никогда никого не унижал. Учился он хорошо, про кино с детства не думал. Собирался стать экономистом.

— Прямо с детства?

— Да, класса с шестого. Говорил, невозможно жить в такой стране, я стану экономистом и что-то тогда смогу поменять. И это вроде так смешно звучало от мальчика-подростка.

— Как вы узнали про голодовку?

— Мы разговаривали за несколько дней до ее начала. Голос у него был уверенный и спокойный. А потом вдруг в конце он говорит: «Мамочка, осталось 15 секунд. Я тебя обнимаю, и, чтобы со мной тут ни случилось, пожалуйста, не переживай». Я насторожилась, потому что он так никогда не говорил, а потом узнала уже от адвоката, что Олег объявил бессрочную голодовку. Я написала ему, что мы принимаем его решение, хотя это и очень тяжело, но мы его поддерживаем. «Только рассчитывай свои силы, сынок», — написала я.

— Дети знают о решении Олега?

— Алина знает. Мы много с ней об этом беседовали, и как-то раз я говорю: «Если бы он разрешил, я бы поехала убедить его, тяжело ведь неимоверно все это переживать и ему, и нам». А Алина мне в ответ: «Бабушка, ты же знаешь папу, ты его не переубедишь, только сама сляжешь. Надо ждать».

В последнем письме сын мне написал: «Мам, ну пожалуйста, не беспокойся, ты поверь, у меня хватит сил, я не хочу, чтобы со мной что-то случилось».

Вот за это я и держусь.