«Шамиль Басаев, говорите громче!..»

Появившаяся в «Новой газете» публикация, посвященная роли Виктора Степановича Черномырдина в разрешении кризиса с заложниками в Буденновске в июне 1995 года, порождает у внимательного читателя больше вопросов, нежели снимает. Не цитаты из воспоминаний ЧВС, не интервью с Николаем Сванидзе, московским свидетелем этого разговора, а комментарий.

Первый вопрос: куда он звонит? Что, у ЧВС в записной книжке был номерок, вот и позвонил? А до того, что, часто созванивались?

Второй: что, у Басаева была «мобила?» Нет, он хитрый… Знал: запеленгуют и убьют… Тогда что это за аппарат, физически?

Третий: 18 июня, пятый день теракта… Почему Черномырдин раньше не позвонил? Ждал чего? Или вдруг внезапно вспомнил?..

И так далее. Но ведь на самом деле эту связь, очевидно, кто-то Виктору Степановичу обеспечил, это раз.

Значит, были на месте полномочные представители. Кто такие? На каком основании действовали? Каковы были их полномочия?

Во-вторых, переговоры не могли свестись к словам «…говорите громче!». Что было до того, как появился проект текста соглашения? Как он воспринял этот проект? Какие изменения вносил?

*****

Буденновск — трагедия тысячи людей и тысяч памятей. Позволю себе добавить в этот «Расёмон» несколько голосов, несколько свидетельств непосредственных участников, которых я в конце июня 1995 года сам спрашивал: «Откуда телефон? Откуда полномочия? Откуда соглашения?»

В семь часов пополудни в пятницу 16 июня в Буденновск приехал депутат Госдумы, председатель Комиссии по правам человека при президенте РФ Сергей Адамович Ковалев (хотел раньше, но был за рубежом, сразу прервал поездку). С ним были депутат Совета Федерации Виктор Васильевич Курочкин, депутаты Госдумы Юлий Андреевич Рыбаков, Валерий Васильевич Борщёв, Михаил Михайлович Молоствов и Александр Авраамович Осовцов, а также помощник Ковалева «мемориалец» Олег Петрович Орлов.

«Группа Ковалева» (далее — Группа), работавшая в зоне вооруженного конфликта в Чечне с декабря 1994-го, с начала войны, прибыла теперь в Буденновск, чтобы содействовать в освобождении заложников и налаживании переговоров с террористами.

Первый наш источник — «Буденновский дневник» Орлова, три других — расшифровки пресс-конференции Группы в Госдуме и их встречи в «Мемориале» 22 июня, а также интервью, которое Арсений Рогинский записал с Ковалевым спустя несколько недель (все цитаты даны с минимальными правками).

Дадим им слово.

*****

Ковалев: «Нас разместили в здании городской администрации, и мы до одиннадцати безуспешно пытались пробиться штаб, который размещался в двух-трех кварталах в здании УВД. Тогда я впервые позвонил в Москву Егору Тимуровичу Гайдару, прося его употребить его связи и его влияние, для того чтобы мы смогли предотвратить силовые решения и предложить свои услуги на переговорах с террористами».

Заметим: группа выехала на место, не зная еще, что делать и удастся ли вообще что-то сделать. Но сидя в Москве, точно ничего не сделаешь.

Кроме того, никакого самозванства: по прибытии группа налаживает взаимодействие с Москвой, с лицами, принимающими решения.

Тем временем губернатор Ставрополья Кузнецов весьма предусмотрительно уезжает из Буденновска в Ставрополь — по всему краю якобы начинаются античеченские волнения, — сказав Ковалеву: «Я дал указание своему заместителю Коробейникову Александру Владимировичу — он всем командует, — чтобы он вас использовал. Нужно использовать все возможности».

По телевизору сообщили: Коробейников назначен полномочным представителем правительства РФ на переговорах с террористами, но по сути это лишь прикрытие для развернутого «силового» штаба, который на самом деле принимает решения. Кузнецов, похоже, понимал и это, и к чему идет дело, и что ничего хорошего в этой истории его не ждет.

Дневник Олега Орлова: «После 22 часов группе сообщают из штаба: вечером к ним приедет заминнаца Вячеслав Михайлов, обсудит возможные совместные действия. После 23 часов звонит Михайлов: мол, уже поздно, но есть обнадеживающее продвижение в переговорах с террористами, и поэтому он приедет не сегодня, а завтра рано утром.

Михайлов, кажется, тоже все знал и понимал. Разговоры о переговорах и об участии в них Группы были маскировкой, потому что 17 июня около 5 часов утра начался штурм больницы.

Около 9 утра Юлий Рыбаков приводит в администрацию медиков — замглавврача больницы Костюченко Петра Петровича и Чепурину Веру Васильевну. Их Басаев отпустил из больницы как парламентеров, они пытались связаться со штабом, но никого ответственного не нашли.

Тем временем попытки Ковалева дозвониться из администрации до Москвы безуспешны — Группе отрубают телефон. В 9.20 стрельба стихает. Врачи встречаются с Ковалевым, говорят: Басаев готов без всяких условий немедленно освободить беременных и женщин с маленькими детьми».

Так, еще до начала переговоров, появляются первые намеки на возможные компромиссы.

Группе при помощи генерала МЧС выделяют кабинет с телефоном.

Ковалев: «…когда появились эти врачи, то оказалось, что в больнице — чего нам не пришло в голову…»

Рогинский: «Есть телефон?» Ковалев: «Не только есть телефон, но он работает!» Рогинский: «И у вас был телефон?»

Ковалев: «И у нас был телефон. Просто обыкновенный местный телефон. Ну и они позвонили… Врачи нам показали тропку, так сказать. Они позвонили по телефону и поговорили со своим коллегой. Я говорю: «Там же все вместе! Так давайте я с Басаевым поговорю!»

Связь с Басаевым была установлена.

Ковалев: «…естественно, сразу стали звонить в Москву. Снова Гайдару — тут я довольно резко говорил — и в приемную Черномырдина».

Рогинский: «Откуда звонил?» Орлов: «Как звонил? Есть московский телефон Черномырдина. Из администрации города Буденновска. Мы там сидели».

В 9.50 Ковалев говорит с Гайдаром и с секретарем Черномырдина. Тому передают телефонограмму, но он уже говорит с Гайдаром.

Связь с Черномырдиным установлена. Оказывается, не нужна спецсвязь — была бы воля!

10.20. Звонок в больницу, говорят с завхирургией Скворцовым: много раненых среди заложников в результате штурма. Ковалев говорит с Басаевым: оказывается, тот не требует немедленного вывода российских войск из Чечни.

Рогинский: «И после этого ты запросил полномочий у Черномырдина?»

Ковалев: «Да. После. Я этот разговор использовал в разговоре с Гайдаром, и потом с Черномырдиным уже вечером, говоря, что я уверен, что достигнуть разумного разрешения конфликта без потерь заложников возможно.

Потому что и тон Басаева, и слова, которые он сказал, убеждали. Басаев ни слова не сказал о выводе войск из Чечни, он говорил: «Я добиваюсь перемирия для начала мирных переговоров. И если это будет — я готов отпустить всех заложников. А что уж решено будет делать с нами — на крайний случай, он подчеркнул: на крайний случай, — я готов остаться здесь и принять бой. Пусть они нас убивают. Мы знали, на что идем».

Черкасов: «То есть по телефону было сформулировано то, что потом легло на бумагу». Ковалев: «Кроме этих вот крайних вариантов. В какой-то момент и в какой-то форме он сказал: „…или сдаться и предстать перед судом“. Больше он этого ни разу не повторял — ни того, ни другого».

По сути, уже начинаются переговоры, согласование позиций.

10.54. Ковалев опять говорит с секретарем Черномырдина, сообщает об условиях Басаева. Примерно в это время Басаев отпускает беременных и женщин с маленькими детьми.

Начался процесс, хотя никто ничего еще не подписал.

*****

Но параллельно развивается другая история: ложь, призванная оправдать отказ от переговоров и повторение самоубийственного штурма.

Около 12 часов. Врачи говорят с министром по делам национальностей Егоровым, который, по их словам, ответил: «Чеченцы не идут на переговоры. Вы необъективны, вы срываетесь на истерику. Вы делаете чеченцев героями. Подвалы в больнице не заминированы — мы проверили».

14.10. Снова стрельба и взрывы. В городе распространяют слухи о зверствах, об убитых контрольными выстрелами. После 15.00. Орлов и Борщев идут в баню, превращенную во временный морг: работают судмедэксперты, 81 тело (без жертв штурма), из больницы отдали 30 тел, трупов с контрольными выстрелами нет, тел со следами зверств нет.

В это же время Рыбаков и Курочкин встречаются с министром внутренних дел Ериным и Коробейниковым. Ерин: «Мы уже вытащили оттуда 50 трупов с контрольными выстрелами, поэтому мы не можем отказаться от штурма». Коробейников: «Я понимаю, что нужны переговоры. Но я могу это делать только после того, как Черномырдин сделает заявление».

*****

Около 18 часов. Третий разговор Ковалева с секретарем Черномырдина: «Виктор Степанович очень серьезно отнесся к Вашим словам. Он немедленно связался с Ериным и Сосковцом».

22.25. Звонит Черномырдин, просит Ковалева: «Нужно формировать команду и идти на переговоры к Басаеву. Вы вместе с Коробейниковым формируйте и решайте, кто должен идти на переговоры».

Однако ночью, в темноте идти на переговоры невозможно.

Ковалев: «Черномырдин предложил мне по своему усмотрению сформировать группу для переговоров, включить в эту депутатскую группу. Он сказал: „Берите с собой кого хотите, включите в эту депутатскую группу кого-нибудь из представителей местной администрации“. И сказал, что я таким образом получаю полномочия вести переговоры от имени правительства».

Орлов: «…После этого отношение, конечно, сразу совершенно меняется. Мы приглашены в штаб. Ковалев ездил в штаб вечером, затем мы вместе с утра в штабе говорим. Они [Егоров и Степашин] очень уважительно говорят, объясняют, о чем успели договориться, о чем не успели. Просят что-что сделать…»

18 июня, 8.40. Группа в штабе. Присутствуют Егоров и Степашин. Разговор по телефону с Басаевым. У больницы стреляют. В 9.30 Ковалев, Рыбаков, Курочкин, Орлов и Сергей Попов (от краевой администрации) входят в больницу. Начинаются переговоры. Аккомпанемент — одиночные выстрелы по больнице.

10.45. В больницу завозят продукты.

Двух часов переговоров хватает, чтобы выработать сначала Соглашение об освобождении заложников, затем — Дополнительный протокол к нему. Тем временем готовится к освобождению новая партия женщин с детьми.

Ковалев: «Переговоры шли относительно короткое время, потому что мы довольно быстро достигли соглашения. Шамиль Басаев снял некоторые, до того заявленные им требования; и черновик соглашения принял примерно тот вид, в котором он отражен и в документе, подписанном Черномырдиным.

Рогинский: «И тогда вы написали этот документ, и его принесли Басаеву».

Орлов: «Да-да, вместе с Басаевым сидели. Сидели все вместе и писали этот документ. Написали черновик, потом какую-то женщину посадили красиво переписывать. И Басаев, и все подписали это. После этого тут же моментально представитель краевой администрации надиктовал в штаб. После этого звонил туда Черномырдин, и Басаев ему зачитывал этот текст. Это первый разговор. Потом этот разговор со стороны Черномырдина транслировался по телевидению. Мы все это смотрели. После этого ждали заявления Черномырдина…»

Ковалев: «Довольно долго велись переговоры уже с Москвой, камнем преткновения было следующее: в черновике, составленном нами, которым мы располагаем, где есть визы всех участников этих переговоров и даже печать басаевского батальона… в этом черновике сказано было примерно так: все вопросы политического урегулирования разрешаются исключительно мирным путем на основе переговорного процесса.

Приходившие в ответ проекты правительственного заявления этот пункт странным образом исключали. Там говорилось примерно так: образуется комиссия в составе Вольский, Михайлов и так далее, которой поручается вести мирные переговоры. Ну вот на эту редакцию Басаев не соглашался, шли долгие обмены факсами и телефонными звонками.

Я сразу предложил: „Давайте напишем дополнительный протокол, где некий важный пункт будет расписан чуть-чуть подробнее. Он не нуждается ни в каком утверждении, его не надо прилагать, потому что это не предмет заявления премьер-министра, но пусть он будет, и пусть он будет со всеми визами передан в соответствующую переговорную инстанцию“. Это и был второй лист.

Вот тогда Черномырдин впервые говорил с Шамилем Басаевым по телефону, и это было показано частично по телевидению».
Звонок Черномырдина в больницу, Басаев читает ему подписанное соглашение.

Фон для переговоров был не идеальный.

12.04. К больнице выдвинулись БТРы, все на грани срыва.
Попов и Ковалев звонят в штаб.

12.55. БТРы отходят. Идет обсуждение деталей выезда террористов.

Тем временем Черномырдин выступает по телевидению.

В 14.30 отпускают 111 женщин и детей.

15.03. Второй звонок Черномырдина в больницу.

Орлов: «Прислали сюда факс с тем видоизмененным текстом, который был другой, чем был подписанный. Он у меня есть — он другой. После этого был второй разговор, когда Басаев отказывался, говорил: „Нет, вы изменили, надо исправлять“. И как бы Черномырдин согласился исправлять. Ждали следующего факса».

*****

Вроде все идет к разрешению. И тут ситуацию «отыгрывают назад»: около 16 часов Ковалева вызывают с штаб — якобы для согласования хода выезда террористов.

Орлов: «Нас оттуда убрали. И без нас уже был третий разговор и факс прислан, который удовлетворил всех».

Ковалев: «И вот когда эти переговоры сдвинулись с мертвой точки и стали появляться все новые и новые варианты московской редакции, приближающейся к исходному черновику, вот тогда последовала вторая за это время и опять-таки не последняя ложь…»

Около 18 часов в кабинете главы райадминистрации губернатор Кузнецов требует от Ковалева немедленно покинуть край, зовет казаков. Следует длительный скандал. Обратно в больницу Группу не пускают. Около 24 часов Ковалев передает телефонограмму Черномырдину и Гайдару, после чего телефон отключают. Находящиеся в администрации члены группы звонят в больницу, говорят с Басаевым и оставшимся там Рыбаковым.

Но все равно это был решающий день: заключено соглашение, освобождены около 130 заложников.

*****

19 июня. Группу снова не пускают в больницу. Однако около полудня начали формировать команду журналистов.

Ковалев: «И это продолжалось до той самой поры, пока вдруг не разнеслось по всему городу: „Срочно требуется группа Ковалева, где группа Ковалева?“»

Около 12.30 вдруг сказали Борщеву — депутаты тоже поедут. Привозят Ковалева. В 13.10 Группа заходит в больницу.

15:54. Колонна выезжает. Ехало 139 заложников, в том числе 5 депутатов и я, 12 журналистов. 7 автобусов и рефрижератор — там 16 трупов. 127 боевиков, из них 10 раненых.

Тем временем в Грозном под эгидой ОБСЕ начались переговоры чеченской и российской делегаций.

По пути следования был еще эпизод, когда вмешательство Виктора Черномырдина, возможно, спасло заложников, не дав расстрелять автобусы с вертолетов и довершить дело на земле силами спецназа. Но это уже другая история. К вечеру 20 июня колонна прибыла в чеченское село Зандак, террористы освободили заложников.

Но вернемся к «роли личности».

Ковалев: «Что же касается Виктора Степановича Черномырдина, то наше с ним телефонное общение показало, что он очень уверенный сторонник мирного разрешения ситуации и с этой точки зрения все его действия, разумеется, положительные».

Черкасов: «Здравый смысл предполагал один возможный выход из ситуации. Его и Черномырдин, и Басаев уловили. И ваша задача была — его зафиксировать? Никакого постепенного сближения позиций не было?»

Ковалев: «Нет-нет, фактически не было».

Рыбаков: «Что касается Черномырдина, я был свидетелем и участником переговоров с ним со стороны Басаева, так как в то время я находился в больнице и потом во время маршрута, и должен вам сказать, что неоднократно благодаря именно Черномырдину нам удавалось преодолевать те „пробки“, которые создавали нам силовые министры.

Если бы не его активное участие и настойчивость, возможно, все могло бы кончиться иначе».

*****

Буденновский кризис с заложниками проявил важные качества политика Виктора Черномырдина: готовность действовать и идти на компромисс во имя спасения человеческих жизней; вести диалог, слушать и учитывать разные мнения; делегировать полномочия; принимать на себя ответственность. Качества, которых так не хватает нынешним российским политикам, что во власти, что в оппозиции.