Юрий Ершов

Я считаю, мы увидели прекрасную иллюстрацию принципа «все, что вы скажете, может быть использовано против вас». Я, как адвокат, который работает по экстремистским делам уже где-то пару лет, имею свою точку зрения и хотел бы ее высказать. Я хочу поддержать идею о том, что полностью 282-ю статью, возможно, нет смысла убирать. Я считаю, что нужно оставить там признак, обозначающий связь с насилием. Это, в частности, полностью соответствует Шанхайской конвенции 2001 года, которая вводит понятие «экстремизм».

Я, кстати, хотел бы обратить ваше внимание на то, что в международном праве есть такое понятие, оно дано Шанхайской конвенцией 2001 года. Там оно достаточно хорошо изложено, у него есть внятный признак. Это все вот эти вот hate speech, слова ненависти, обязательно сопряженные с призывами к насилию. И это очень внятное определение, которое позволяет судье определить, не прибегая к экспертизам, есть ли состав преступления или нет.

Я хочу присоединиться к коллеге, к адвокату, и скажу, что экспертов, которыми здесь сейчас спекулируют, конечно, надо выдавливать, потому что нет такой низости, на которую бы вот эти эксперты из Института культурологии не пошли. Я не хочу их даже по фамилиям называть, потому что это самые отмороженные, на мой взгляд, эксперты, которые существуют. Их нужно выдавливать, это совершенно нормальная вещь, но мы же не исключим из Уголовного-процессуального кодекса такое понятие, как доказательство в виде заключения эксперта. Но это можно убрать, если у нас не будет оценочных категорий типа «призывы», когда нужно лингвистическую категорию определять. Вот у нас Верховный суд пишет, что надо психолого-лингвистическую экспертизу, и, соответственно, у нас выбирают математиков и черт-те кого еще, которые пишут эти самые экспертизы. Когда в законе есть четкий признак связанности с насилием, суду не нужны никакие эксперты, поскольку связанность с насилием может определить сам суд.

Про дискриминацию я хотел сказать, что она не нужна в законе, потому что она открывает дорогу для того, чтобы преследовать, например, религии. Дискриминация — это отказ в праве, и мы запросто можем сказать, что, когда одна религия говорит, что только одна она истинная религия, все другие — неистинные, это можно интерпретировать как покушение на свободу вероисповедания. Поверьте, я навидался, любую идею можно довести до крайности, и наша исполнительная практика доводит до крайности и заводит за крайность, это факт, это происходит. Тут уже много примеров приводили, как самые невинные вещи типа «убей в себе раба» объявляют экстремистским призывом.

Те же самые безумные эксперты из Института культурологии вытворяют самые невероятные вещи, но эти вещи проходят в суде. Именно потому, что эксперты открывают суду дорогу. Суд говорит волшебную мантру: «У суда нет оснований сомневаться в заключении экспертизы». И сам суд книжки не открывает. Суд не цитирует книги, он цитирует заключения эксперта, причем только конечную часть, так называемую резолютивную, где сказано, что это является призывом к насилию. И все этим заканчивается. Поэтому дискриминация - вещь, казалось бы, очевидно неправильная, но у нас в законе дискриминация — это ворота для того, чтобы, как минимум, преследовать религиозные меньшинства. Да и необязательно меньшинства, потому что мусульман к меньшинствам никак не отнесешь. И под флагом защиты все это и делается. На основании 282-й статьи преследуют мусульман, свидетелей Иеговы, саентологов.

Я считаю, что, когда призывают к насилию, это, конечно, криминал, потому что с призыва к насилию и начинается насилие. Его надо запрещать, это должно быть криминальным обвинением, это должно быть уголовной статьей. Но даже дискриминация, будучи введенной в закон, сама по себе открывает путь для того, чтобы этим злоупотребляли, и это происходит. Поэтому я поддерживаю идею о том, чтобы 282-ю статью свести только к одному признаку — связи с насилием. Вы мне показываете книгу, сама по себе книга не является действием, действием должны являться слова. Конечно, у нас сейчас применяют в связи закон против экстремизма и 282-ю статью, когда ты даешь кому-то книгу, а в ней что-то написано.